Рассказ СУТКИ ЧЕРЕЗ ТРОЕ

Автор: Юрченко Михаил Петрович

E-mail: Mixail1966@yandex.ru

 

СУТКИ ЧЕРЕЗ ТРОЕ

 

(рассказ)

 

Заливистый звонок входной двери разбудил тридцатипятилетнего худого и длинного, как жердь Славу Рябова, ранним, летним утром. Сладко зевнув, он, с такой неохотой открыл глаза, что Раиса, возмущенно толкнула его в бок и устроила проволочку сонным голосом:

– Совсем разленился, бездельник. Даже лень глаза открыть. Кого еще в такую рань принесло? Ты, что, куда-то собрался?

– Нет, – честно признался Слава жене. – Сам не знаю, кто звонит.

– Ну, так сходи, посмотри, – распорядилась Раиса и, не спеша, повернулась на другой бок, спиной к мужу.

Слава, уныло посмотрел на мощную спину супруги, и, сунув ноги в домашние тапочки, направился к двери.

– Кто? – вяло поинтересовался он.

– Славик, открой, пожалуйста! – донесся, из-за закрытой входной двери, голос соседки по лестничной площадке, Ирины Гавриловны. – Беда у меня! Выручай, касатик! Одна на тебя надежда. Не на кого мне больше положиться, – громко всхлипнула она.

– Что случилось? – как можно быстрее, открывая дверные засовы, спросил Рябов.

– Умер…

– Кто? – раскрыл, от удивления, рот Слава.

– Брат!

– Вот дела! Только, что виделись…

– Где «только что»? Уж года два, как прошло, – поправила Ирина Гавриловна.

– Время то, как бежит! – сокрушился Рябов, переминаясь с ноги на ногу. – Может, к нам зайдете? Расскажите… – услужливо предложил Слава и отошел в сторону.

Ирина Гавриловна, щупленькая, хрупкая, словно подросток, старушка с глубокими морщинами на лице, просочилась в открытую дверь, шмыгнула острым носом и, заголосила вполголоса:

– Отдал Богу душу, мой, Семен! На восемьдесят втором году жизни смерть нашла его.

– Надо же…

– Ехать мне надо…

– Это конечно…

– Похороны, сам знаешь, сейчас в копеечку обойдутся.

– Сейчас все дорого, – как-то, неопределенно, ответил Рябов и покосился на дверь, ведущую в комнату, где спала его жена.

– Ехать надо, – повторила соседка и перешла к сути своего, раннего, визита. – Мне, сегодня, на сутки… сам знаешь… на КПП я в «пнях»…

– Неплохо пристроились. Вот я, например, уже третью неделю в отпуске за свой счет сижу. Отправили и не спросили даже, как и на что мне жить. А, у вас, стабильная работа плюс пенсия.

– ПНИ, не шибко какая работа… а, к пенсии, прибавка, – согласилась соседка. – За квартиру, за свет, за воду платить… одни растраты! – возмутилась Ирина Гавриловна. – Помоги, родимый! Подежурь за меня несколько дежурств… пока похороны… девять дней, а? Деньги, за дежурства, все до копеечки верну, как только зарплату получу.

– Зачем такие сложности? Берите отпуск и вперед.

– Что, ты, милый! – изобразив, на лице, испуг, всплеснула руками соседка. – У нас строго! Ни каких тебе больничных, ни отпусков, ни выходных, ни проходных. Сутки через трое… и все. Дежурства, одним словом, суточные. Если узнают, вмиг прогонят. Желающих знаешь, как много? Пенсионеров безработных, пруд пруди. Место потеряю, что тогда? На что жить буду?

– На пенсию.

– Станешь пенсионером, сразу поймешь… можно или нет, на пенсию прожить…

– К тому времени, что ни будь, придумают, – успокаивающе, больше для себя, чем для соседки, ответил Рябов.

– В общем, работу, мне, терять ни как нельзя, – продолжила, свою мысль, Ирина Гавриловна. – Если не выйду, уволят! Пенсионеров, в первую очередь, увольняют с работы.

– А, я, чем могу, вам, помочь? – озадаченно поинтересовался Слава.

– Как же! Подежурь за меня! В долгу не останусь! Ехать мне надо, – всхлипнула, вновь, соседка. – Если сорву смену, как пить дать, уволят с работы, а другого, пенсионера, возьмут на мое место.

– Причина же уважительна!

– Там, в руководстве, не понимают и в положение не входят. Только спрашивают. Выручи, бабку, подежурь.

– Деньги мне, конечно, нужны. Сам на «мели» сижу. А, можно то так? Разрешат?

– Вот и хорошо. Вот и договорились! – обрадовалась, сквозь пелену слез, Ирина Гавриловна. – Я, уже, с начальством, все решила. Сегодня, к девяти утра, идешь на КПП. Работа не сложная. Главное, этих, больных, за территорию не выпусти. Да, ты, их не бойся. Они смирные, правда, чудаковатые немного… несут всякую ерунду. А, ты, не слушай. Пропускай мимо ушей. Меняешь, ты, Сергеича. Он старик трезвого поведения… введет в курс дела, – и, посмотрев на соседа с надеждой, еще раз попросила: – Не подведи, ты, меня, если место потеряю, не выживу.

– Не волнуйся, Ирина Гавриловна, не подведу. Я, сейчас, все равно без работы, так, что дежурства твои, мне, в самый раз. Самому деньги нужны, как тебе работа, – и, что бы окончательно успокоить работающую пенсионерку, уверенно поставил в щекотливом вопросе жирную точку: – Езжай, решай свои вопросы. Отдежурю, как надо. Я, когда-то, сторожил, одно время, на стройке.

– Это за углом… дом строился, – начала припоминать Ирина Гавриловна.

– Точно… так, что не волнуйся, опыт имеется.

– Это хорошо, – немного успокоилась соседка. – Так, я, пойду? А, то, на автобус, еще опоздаю.

– Иди, иди, до свидания, – заторопил ее Рябов.

– Все, пошла. До свидания.

Ирина Гавриловна быстро, не по-стариковски, повернулась и вышла из квартиры.

Слава закрыл входную дверь, подошел к зеркалу, причесал волосы на голове и посмотрел на отражающиеся, в его гладком, холодном стекле, часы, висящие на противоположной стене прямо напротив зеркала.

«Пора одеваться, есть, и собираться на сутки, – решил он. – Жену предупредить надо, –  вспомнил Рябов, о самом главном, как всегда, в последнюю очередь. И, засомневался: – А, вдруг, будет против дежурства? Нет. Деньги нужны. Наверно, когда узнает, обрадуется».

Раиса, женщина лет тридцати, слегка полненькая, грубоватая в общении, с короткой стрижкой, вышла из спальной комнаты и уставилась на мужа.

– Почему не спишь? Шумишь! Разбудил в такую рань, – подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение, потом на отражение часов. – Кто приходил? Вроде, женский голос слышала.

– Разумеется! – вспылил, для порядка, Слава. – Пока, ты, спала… я, работу нашел… временно, но ничего… и это только начало…я, же говорил, что найду…

– Хорошо, хорошо, – довольным голосом сказала жена. – Что за работа? Сколько обещают?

– Подменить соседку…

– В «пнях» за копейки! – насупилась жена. – И это, ты, называешь… «устроился»?

– У нее горе…брат умер, просила заменить…платят мало, и делать ничего не надо…

– Тебе, лишь бы не работать! Когда идешь на сутки?

– Сегодня, сейчас…к девяти…

– Хорошо, смотри, осторожнее там…с этими ненормальными.

– Они, немного странные, – принялся успокаивать жену Слава.

– Хватит разговаривать, – сказала Раиса и пошла на кухню.

Слава засеменил следом.

Через два часа, с сумкой, наполненной всем необходимым, он стоял у КПП «пней».

Сергеич, пенсионер, лет шестидесяти с хвостиком, круглый, как мяч, обстоятельно, доступным языком объяснил, не хитрую, работу контролера КПП.

– Главное, – закончил он мягким, шелковистым голосом, – не суетись. Этих, – кивнул он головой, крепко сидящей на короткой, толстой шее, не бойся. Они, смирные. Я с ними разговариваю. Главное, дверь на замок закрывай, когда выходишь на ту сторону. От КПП далеко не отлучайся. Посторонних, не пускай ни под каким соусом. Вроде, все. Я, пошел. До свидания. Да, чуть не забыл. Ты, у нас, надолго обосновался?

– Как, с похорон, Ирина Гавриловна вернется, так и все.

– Ясно, – кивнул головой Сергеич, крепко пожал Рябову руку, и пошел домой. – Да, чуть не забыл, – не останавливаясь, сказал он, – собак покорми, а вот с ними будь осторожней… ты, для них, чужой.

– Хорошо, – Слава, с опаской, покосился в сторону большой, ладно сбитой деревянной будки, аккуратно обшитой рубероидом.

Оставшись на КПП один, Рябов, через открытое окно, наблюдал за жителями «пней», которые, заметив нового человека на проходной, с интересом посматривали в его сторону. Немного освоившись, Слава решил покормить собак.

Собак было трое. Взрослая сука и два щенка.

Рябов, предусмотрительно, как учили, закрыл дверь КПП на замок и пошел на кухню.

– Здравствуйте, – вежливо обратился он к дородной женщине, в белом халате лихо управлявшейся с капустой. Нож в ее руке быстро, быстро превращал вилок капусты в рыхлую массу-салат.

– Здравствуй, голубчик, – не прекращая работы, ответила женщина. – Новенький, – мельком взглянув на Рябова, поинтересовалась она.

– Да.

– Иди, отдыхай. Обед еще не скоро.

– Мне бы собак покормить, – робко поинтересовался Слава.

– Каких собак? – женщина прекратила работу и посмотрела на Рябова. – Ишь, чего выдумал! Возьми, погрызи, – и она протянула Славе большую, белую кочерыжку.

– Спасибо, – поблагодарил Рябов женщину и откусил большой кусок от кочерыжки. Сочная, твердая сердцевина капусты громко захрустела во рту.

– Вкусно?

– Да.

– Иди, иди, милый. Не мешай работать. Поговори с кем ни будь другим. Вот стоит собеседник, – указала женщина, острием ножа, на мужчину средних лет, который с любопытством посматривал на Рябова.

– Вы, меня не так поняли, – решил прояснить ситуацию Слава. – Я, новый сторож. Временно, вместо Ирины Гавриловны.

– А! – изумление отразилось на широком, мясистом лице женщины. – Ясно! Я, приняла вас за больного. Извините. Охрану всю знаю, да и этих, – указала взглядом черных, блестящих глаз она на мужчину, стоящего рядом с будкой для собак. – На очереди помешался. Здесь, все, кто, на чем помешался. Здоровые, только мы… обслуга, – женщина вытерла полотенцем пот с лица. – Что, вы, хотели?

– Собак покормить.

– Ясно, – улыбнулась женщина. – Надо же, как я оплошала! Вы, смелее, а то больные за своего примут вас. Сейчас… вот… миски у будки, а ведерко назад… мне.

– Хорошо, спасибо, – Слава взял ведро с остатками супа и направился к собакам.

Сука сидела у миски. Щенки играли рядом с матерью. Мужчина прохаживался взад вперед поодаль.

Рябов налил в миску суп. Щенки, толкаясь, бросились к миске. Сука отошла в сторону. С укоризной посмотрела на них и подошла к другой миске. Слава налил суп и во вторую миску. Собака, не спеша, степенно стала лакать суп.

Мужчина подошел ближе и, что-то забурчал себе под нос.

Рябов хотел, уже было уходить, как мужчина, быстро, протянул ему руку.

– Сергей Выдумкин, – представился он.

– Слава, – пожал Рябов его холодную, мокрую ладошку.

– Вот, был бы я богатым, – с жаром заговорил Сергей, не глядя на Славу. – Имел бы свое дело… фирму… или совместное предприятие. За границей такого нет, – указал указательным пальцем на толпящихся, толкающих друг друга щенков Выдумкин. – Да и какие там очереди? Все для покупателя, а у нас? Эх, Азия! Одним словом…

Слава, вначале, прислушался к его словам, но вспомнив, что имеет дело с больным человеком, громко сказал:

– Отдыхайте! Не мешайте мне работать, а собакам есть. Поговорите, с кем ни будь, другим.

– Вот, скажем, выдумал, я, что ни будь, – совершенно не обращая ни какого внимания на слова Рябова, продолжал говорить Сергей. – Изобрел, что ни будь. Что дальше? Как внедрить, как запустить в производство? Никому ничего не нужно. Не пробиться. Да и сервис не сравнить с нашим, доморощенным. Вот хотя бы эта очередь, – вновь ткнул пальцем в сторону уплетающих суп щенков Выдумкин. – Стоят толпой, толкаются. Ни какой красоты! Фу, Азия! А, еще европейцы! Да, куда нам… там предпринимательство, риск, инициатива, сами добывают, а у нас? Налили в миску… ешьте готовое! К халяве привыкли, разучились зарабатывать…

– Ладно, я пошел, – прервал Сергея Рябов.

– Подождите, Азия! – возмутился Выдумкин. – Вот, скажем, я хочу заняться, каким ни будь, делом. Каким бы мне делом заняться? Есть! Придумал! Вот хотя бы эта толпа. Да разве же это очередь, порядок? Где красота, привлекательность, загадочность, и в то же время, легкое, воздушное изящество? Которые должны притягивать, как магнит потребителя? Все, по топорному, грубо, ни какого вида. А, вот, скажем, взять и всех построить сейчас, что бы красиво было. Приятно посмотреть, что бы было. Что бы за счастье, в очереди, за льготами стоять было. Отстоял одну, мало… не насладился стоянием, пошел в другую стал. Стоишь, получаешь удовольствие, отдыхаешь, как говориться, душой и телом. Ждешь, когда льготы, как манна небесная из государственных закромов сыпаться начнут. Эх, нет у нас таких очередей! Не доросли. А, вот взять, сейчас, и выстроить всю эту толпу… – Сергей, в третий раз, осуждающе указал пальцем на играющих, рядом с матерью, сытых щенков. — Змейкой эдакой, орнаментом замысловатым. Что бы, со стороны, приятно посмотреть было. Вот, скажем, как начать? Да, элементарно! Подойду, сейчас, к собакам и скажу…

Слава сделал шаг в сторону кухни, Сергей схватил его за локоть…

– Что, не охота стоять? Понимаю. А, знаете, кто в этом виноват? Да, вы же сами!

– Извините, – освободи свою руку Рябов.

– Тише, тише. Не надо возмущаться. Да, подождите. Слушайте внимательно. Не перебивайте. Тихо! Слушайте, что, я, вам, скажу, – Выдумкин, замолчал на секунду и выпалил: – Ну, и дураки же мы все! Да, да. И, я, в том числе. Но, только лишь с той разницей, что первый догадался об этом. Ну, ладно, приступим к делу. Итак, объясняю суть дела, – Сергей уже обращался ко всем присутствующим: Славе, недружелюбно поглядывающему на Выдумкина; собаке, вылизывающей своих щенков; щенкам, уткнувшимся своими носами в живот матери. – Вот, вы, стоите передо мной толпой, как извините, за выражение, стадо баранов и возмущаетесь…

Рябов посмотрел на собаку. Сука почесала задней лапой за левым ухом. Щенки, приветливо, виляли острыми хвостиками.

– А, я, вам, дело предлагаю, – Сергей так разволновался, что даже вспотел. Дело новое, ответственное. Ведь ни кому еще и в голову не приходила такая мысль, а он, Выдумкин, уже во всю, можно сказать, изменяет облик городов. – Всюду толкучки, очереди за льготами, – ораторствует вовсю Сергей, – шагу ступить невозможно, что бы ни оказаться в очереди. Прошел десять метров каких-то, а тем ненавязчиво, но сухо спрашивают: «Вы, за кем стоите?». Или, резко, так останавливают: «Вас, здесь, не было. Вы, здесь не стояли». Фу, ты, Азия какая-то! Портим, друг другу нервы, а ведь нервные клетки не восстанавливаются…

– Я, знаю, – согласился Рябов и посмотрел в сторону кухни.

– Вместо того чтобы взять да и стать так, что бы красиво было, приятно посмотреть было, – продолжал свою мысль Выдумкин, – Что бы перед посторонними не стыдно было. Вот взять и преобразовать очередь в эдакий замысловатый лабиринт. В фигу эдакую. Эх, темнота! Все очереди надо преобразовать в шедевры искусства. У меня даже брали интервью на телевидении и показывали по телевизору. Видели?

– Нет.

– Я, вам, в двух словах расскажу…

– Потом, потом, – хотел, аккуратно, отвязаться от назойливого больного Рябов.

– Я, давал интервью, о ток как необходимо правильно выбирать ту или иную фигуру для очереди в зависимости от места расположения организации, в которую пришли просители и окружающих ее построек, – не останавливаясь, говорил и говорил Сергей. – Потом организовал фирму. Сижу в кабинете, а мне звонят, пишут по электронной почте. Все организации хотят, что бы я обустроил их очередь в зависимости от архитектурного ансамбля, а потом выгодные контракты, лицензии на все конфигурации очередей.

– Я, все понял. Я, пошел, – раздраженно сказал Слава и направился в направлении кухни.

Двыдумкин шел за ним бодрым шагом и, словно стихи, декламировал свои бредовые идеи:

– Вели прямые репортажи с организованных мною очередей. Брали интервью у просителей. Вот, например, цитирую на память…

Выдумкин забежал вперед Рябова и, перегородив своим телом дорогу, заговорил, словно радио: «Телеведущий ведет прямой репортаж с места событий. «Скажите, – обращается он к полной женщине, – где лучше стоять в стихийных очередях или очередях выдумкинского образца?» «Конечно в последних!» – с готовностью отвечает женщина. «Почему?» – живо интересуется ведущий. «Потому что чувствуешь себя частицей искусства. Эдакой нотой в большом музыкальном произведении. Нотой, которая сама по себе ни чего не значит, но убери ее и все… произведение не будет звучать, – уверенно отвечает женщина. «Что, вы, думаете о новом типе очередей?» – спрашивает ведущий у женщины интеллигентного вида. «Я, думаю, что они, вскоре, завоюют весь мир. Но, я, боюсь, что их постигнет такая, же участь, как и классическое искусство…музыку, театр, например». «Почему, вы, так решили?» – удивляется корреспондент. «Ну, как же! Посмотрите, как мало в очередях молодежи. Она совершенно не интересуется новым типом очередей». «У нас всегда так, – вступает в разговор мужчина, – свое, хорошее не замечаем, а как только увидим за границей, сразу вспомним о Выдумкине». «Вы, считаете, что он может уехать работать за границу?» – интересуется корреспондент. «Конечно! Посмотрите, все талантливые валом валят туда». «Скажите, молодой человек, как вы оказались в очереди?» – обращается корреспондент к парню, жующему, с удовольствием импортную жевательную резинку. «Справка нужна», – вяло отвечает молодой человек. «И долго будете стоять?» – продолжает разговор корреспондент. «Пока не получу», – с недовольством отвечает парень. «Почему не покидаете эту очередь? Ведь конфигурация другой очереди может оказаться, для вас, долее интересной?» – продолжает «приставать» корреспондент. «Мне нужна именно эта справка!» –  недовольно ворчит парень и отворачивается от него. «Как видим, – обращается ведущий к телезрителям, – разные взгляды, разные мнения, но суть одна – очереди Сергея Выдумкина – это интересно, это полезно, это красиво, это современно!» Звучит голос за кадром: «Россияне! Только стоя в очереди нового типа, вы сможете получить настоящую справку и любую льготу! Все в очередь! Очередь нового типа ждет, вас, господа!»

– Заумная речь, Сергей, – зевнул Слава. – Теперь, я, могу идти?

– Конечно, товарищ! Очередь ждет, вас! – устало, с чувством выполненного долга, воскликнул Выдумкин.

– Отдохни, – понимающе посоветовал ему Рябов и продолжил свой путь в направлении столовой.

– Что, умаялся слушать бредни? – с усмешкой поинтересовалась у него женщина.

– Странно рассуждает, – возвращая ей ведро, ответил Слава. И, понизив голос, настороженно спросил: – А, они не опасны?

– Нет, – успокоила его женщина. – Те, что буйные в другом месте содержатся. А, эти, — махнула она рукой в сторону жильцов «пней», – так, слегка пришибленные. Лопочут себе и лопочут. Главное, что бы ни бунтовали.

– А, могут? – боязливо поежился Рябов.

– Нет, – уверенно ответила женщина. – Они смирные. Только и могут, что говорить да говорить.

– Пускай говорят, – успокоился Слава. – Говорить можно. Лишь бы только, ничего не предпринимали.

– А, чего они предпримут? – ответила вопросом на вопрос женщина. И, назидательно пояснила: – Они же глупые.

– Это, хорошо, – совершенно успокоился Рябов. – Тогда жить можно, в смысле, дежурить.

– К обеду приходи, покормим, – предложила веселым голосом женщина, игриво подмигнула и направилась по своим делам.

– Спасибо, приду, – поблагодарил за приглашение Слава, улыбнулся в ответ нейтральной улыбкой и, смелой походкой, отправился на свое рабочее место.

На КПП все было тихо, спокойно, без изменений. Позвонил, от нечего делать, жене. Рассказал о живущих в «пнях» «чудаках». Успокоил ее, сказав, что вопрос безопасности, в учреждении, поднят на должную высоту…. Больные потянулись к столовой. Посмотрел на часы, висевшие на противоположной стене… Пора…

Закрыл, как инструктировали, дверь на замок и тоже пошел в столовую.

Прилично покушав, вышел во внутренний двор «пней» в бодром, приподнятом настроении.

Местные жители, предоставленные сами себе, занимались кто чем. Одни, собравшись небольшими группами, о чем-то оживленно беседовали. Другие, просто, грелись на солнышке в гордом одиночестве. Одним словом, жизнь «кипела»!

Проходя мимо одной группы беседующих, Рябов, невольно, обратил внимание на пожилого человека, лет шестидесяти пяти в полосатой пижаме, летней, белой панамке, тапочках на босу ногу, среднего роста с выразительными чертами лица. Он громко о чем-то говорил с окружившими его больными.

Слава замедлил шаги и прислушался.

Старик обсуждал «собачий вопрос».

– Смотрел, недавно, телевизор… так там закон один приняли, – информировал «некомпетентный» слушателей старик, – о собаках…

Все слушатели, как по команде, повернули головы в сторону суки, развалившейся в метрах трех от своей будки.

– Все псы, – вещал оратор, – должны носить маску…

– Намордник, – поправил старика Рябов.

– Вот… – многозначительно произнес старик, обращаясь к Славе, – и, вы, слушали. Приятно иметь дело с умным человеком.

Окружающие одобрительно закивали головами.

Рябов остановился и хотел, в ответ, что-то сказать, но старик продолжил свою речь:

– Иметь ошейник и выгуливаться на поводке…

– А, суки? – поинтересовался кто-то из слушателей.

– Что? – недовольный тем, что перебили его речь, рявкнул строго старик.

– А, суки должны иметь…

– На этот счет, – важно, голосом, не терпящим возражений, перебил старик интересующегося, – мне ничего не известно. Закон о собаках, причем здесь, какие-то суки?

Окружающие, осуждающе посмотрели на «любопытного».

– Продолжаю, – краем глаза наблюдая за Рябовым, проинформировал себя и окружающих дед. – Этот закон регламентирует… слово это всем понятно? Предписывает, что можно, а что нельзя делать… одним словом, все зависит от холки.

– Ясно, – поспешил, один из слушателей, отреагировать на полученную информацию.

– Я еще не закончил, – предостерег слушателей от поспешных выводов старик. – Я, хоть и не очень разбираюсь в собачьих породах, но, с уверенностью могу сказать, что наблюдая за собаками и их хозяевами, – дед внимательно посмотрел на суку, играющую со щенками, – делаю правильные предположения. А, именно… их поведение, взаимоотношения, отношения с окружающей средой нуждаются в моей коррекции.

Слава подошел поближе и приготовился к разговору.

Старик моментально это понял и, нахохлившись, словно петух перед дракой, заговорил отрывисто, быстро с претензией на истину в последней инстанции.

– Бывало, смотришь в окно… – начал функционировать интеллектуальный процесс в голове деда. – Какая странная собака… и хозяин… плетется сзади. Ты, – обратился он к абстрактному оппоненту-хозяину, – не сзади иди, а рядом, рядом с собакой! Какая строптивая! Гляди и броситься на кого… удержать не успеешь, укусит. Покусает, кто отвечать будет? Никто! Собаке… ничего. Хозяину… тоже, а пострадавшему… одних уколов штук сорок… не меньше. Плюс… душевная травма… может даже на всю жизнь.

– Душевная травма, душевная травма, – повторил, словно эхо, парень в засаленных штанах и рубашке, с грязными волосами-кудряшками на голове скромно заглядывающий в глаза старику.

– Сами себя калечим, – продолжил свою речь старик. – Наконец, закон приняли, дошло. Пристегнул поводок. Через дорогу переводит, – пояснил он слушателям. – А, я, думал, сам догадался. Догадаешься, как же! – погрозил кулаком разошедшийся дед.

Слава, предусмотрительно, отошел на несколько шагов назад, поближе к столовой, так как дверь КПП была закрыта на замок. «Случай чего, – подумал он, – замок не успею открыть, а до открытой двери столовой добегу». Уходить ему не хотелось. Было интересно послушать «чудаков» да и делать, честно говоря, было нечего. Сидеть на проходной, самому… скучно. А, тут такое представление!

Старику понравился «ход» Рябова. Он, еще больше, взбодрился. Посмотрел «свысока» на слушателей и продолжил:

– И собачка, так себе, не чистокровная. Вот раньше…

– Вот раньше, вот раньше, – повторил человек-эхо.

Дед, строго, покосился на парня, но делать замечание не стал.

– Собак было хоть и мало, но все чистой породы! – немного помолчав, видимо, давая собравшимся «переварить» информацию, продолжил свою мысль. – Если овчарка… так овчарка. Если бульдог… так бульдог. Даже пудель или там еще, какой ни будь… такса, например, так пудель и такса. За версту породу видно было. И все ученые, дрессированные. От зубов отскакивало…

– Дрессированные, дрессированные, – повторил человек-эхо.

Дед, снисходительно, взглянул на парня, искренне смотрящего ему в глаза.

А, сейчас, так… наплодили дворняжек всяких и ходят. Думают, круто… Шариков да Дружков выращивают. А они, что… только прохожих раздражают. Гадят везде и всюду, пройти невозможно, чтобы не наступить на собачьи «отходы». Не улица, а один, большой туалет! Безобразие! Ходить невозможно. Того и гляди наступишь в…

– Собачьи «отходы», собачьи «отходы», – повторил человек-эхо.

Старик довольно улыбнулся. Ему было приятно, что его, дословно, цитируют. Он одобрительно посмотрел на парня.

Парень, застенчиво, улыбнулся.

– За модой гоняются, – продолжил дед «гнуть» свою «линию», – а элементарного не понимают. Жить по принципу, «как у всех», глупо не культурно, пошло! Думать своей головой надо, а не «срисовывать» по «трафарету» чужие мысли и поступки. Желание, «не отстать» от других быть, «как все», приводит к «перекосам» в культуре поведения человека. Смотришь, а вокруг тебя ходят не самобытные личности, а имитаторы-клоны.

– Вокруг ходят не самобытные личности, а имитаторы-клоны, имитаторы-клоны, – повторил человек-эхо.

– Тебя это тоже касается, – обратился к нему старик.

– Касается, касается, – повторил человек-эхо.

– А, – махнул рукой дед, – что с тебя взять! Больной! И этим все сказано.

– А, что с собаками делать? – поинтересовался кто-то из слушателей.

– Вопрос! – важно сказал старик. – Интересуюсь, ну на кой черт нам столько собак? Жилые дома в псарни превратили. Нормальному человеку ни самому, ни с ребенком пройти невозможно. Непонятно, кто кого выгуливает, то ли хозяева собак, то ли собаки хозяев. В общем, бардак полнейший! Постоишь у окна, часик другой, «крыша» едет, – старик потоптался на месте, разминая затекшие ноги.

– А, по-моему, дело еще и в том, – не выдержал и вмешался в разговор «больных» Рябов, – что люди, таким образом, спасаются от одиночества, пытаются защитить себя от нехороших людей. Опять же, дети любят животных.

– Спасаются от одиночества, спасаются от одиночества, – повторил человек-эхо и преданно посмотрел Славе в глаза.

– От скуки и безделья они защищаются! – крикнул старик. И, тут же, спокойно продолжил: – Надо же человеку хоть чем-то заняться. Вроде, как при деле. А, дети, любезный мой, у других то же имеются. А, если их собака укусит, что тогда?

– Вроде как, вроде как, – повторил человек-эхо и восхищенно уставился на деда.

– Не делаем, а только изображаем деятельность. Сами запутались и других запутали. Вы, это хотите сказать? – поинтересовался у старика Рябов.

– Сами запутались и других запутали, сами запутались и других запутали, – повторил, скороговоркой, человек-эхо, конкретно, ни на кого не глядя.

– А, вы, кто такой? – обратился к Славе старик.

– Я, здешний сторож, – представился Рябов.

– А, я, местный житель. Зовут меня…

– Это Иннокентий Гаврилович, – опередил с ответом старика, кто-то из его «поклонников».

– А, я, Слава.

– Вот и познакомились, товарищ, – многозначительно произнес Иннокентий Гаврилович.

– Очень приятно, – слегка кивнул головой Рябов.

Он, уже хотел было уходить, как старик встрепенулся и обратился напрямую к нему.

– Знаешь, вначале ты мне не понравился. А, сейчас, смотрю, с тобой можно иметь дело, – слегка понизил голос Иннокентий Гаврилович и подошел, поближе, к Славе.

Рябов хотел на такое же расстояние отойти, но сообразив, что это будет, с культурной точки зрения, не корректно решил остаться на месте, там, где и стоял.

– Сегодня утром, – по-простому, как товарищ к товарищу, обратился Иннокентий Гаврилович к Славе, – разношу почту… все, как положено… в подъезде с одной старушенцией разговорился. Ничего себе, резвая девка, в моем вкусе. Адресок, на всякий случай запомнил. Ей письмо пришло. От кого, не обратил внимания, не до того было.

Иннокентий Гаврилович прищурил глаза и быстро повернулся к проходящей старушке, держащей в руке большой, белый конверт.

– Что пишут? Все нормально? – окликнул ее он.

Она, не глядя на него:

– Спасибо, сынок, за весточку!

Иннокентий Гаврилович обиженно с хрипотцой:

– Что, ты, матушка! Нашла сыночка!

Она, посмотрела на него и всплеснула сухонькими руками:

– Батюшки, извините, мужчина, ляпнула не глядя.

– Ничего, наше дело такое, что пишут-то? Родственники? – поинтересовался он, мягким баритоном.

Она глянула на письмо:

– Сейчас посмотрю от кого… без очков не вижу…

– Разрешите, я, прочитаю, – предложил свои услуги Рябов.

– Что, ты! – осуждающе посмотрел на него Иннокентий Гаврилович. И, пояснил: – может, это личное.

– Тогда, конечно, – согласился Слава.

– От сестры! – радостно сообщила старушка всем присутствующим.

Окружающие, одобрительно загудели.

– Это хорошо! Родственники… это хорошо! – улыбнулся во весь рот Иннокентий Гаврилович. – Это, значит, что не одна!

– Так, я, и не одна! – бодро ответила ему старушка. – У меня Жучка, собака, есть. Мы с ней, душа в душу живем. Правда, капризная она.

Иннокентий Гаврилович, слегка, поморщил нос:

– Зачем собака? Лучше, уж кошку. Продуктов меньше надо и чистоплотное животное. Нежное, мягкое, пушистое. Прямо, само на руки просится.

Она, весело глядя, ему в глаза:

– Нам, с Жучкой, еды хватает. Хорошо кормят, спасибо, добрым людям, – и старушка, уважительно, посмотрела в сторону столовой. – Собаку, – продолжила она выгуливать можно, а кошка… домашнее животное… с ней гулять не пойдешь. А, в комнате, целый день сидеть, скучно.

– Это хорошо! В смысле, – поправился старик, – я, о том, что хватает. Большая пенсия то?

– Маленькая, – тихо, словно извиняясь за дерзость, ответила старушка и потупила глаза.

– Это ничего, – извиняющим тоном сказал Иннокентий Гаврилович. И, важно добавил: – У меня, чуть больше будет.

– Завидный жених! – игриво сказала старушка. И, поспешно, уточнила: – Или женат?

Он басом:

–Вдовец… уже пятый год… здесь.

Она, многозначительно:

– Это хорошо, что вдовец, – и, с надеждой: – Мы, вот с Жучкой тоже одни… держу собачку. Одной, знаете ли, – обратилась старушка к присутствующим, – скучно, а так… веселее… потявкает за дверью, посторонние не сунутся. Опять же, безопасность.

Иннокентий Гаврилович, настороженно:

– Кто не сунется? – и, бегло, осмотрел окружающих, – а, я, то тут причем?!

Она не поняла:

– Что, что?

Он, вежливо, поясняет:

– Кто, говорю, не сунется, то? Гости, что ли?

Она, смеясь:

– Какие гости? Ко мне уже, и не помню когда, приходили, на счет квартиры… Кому, я, нужна. Старая. Воры бы не сунулись. Хотя, что воровать-то? Брать нечего.

Он деловито, напористо:

– Не скажи. Квартира на кого записана?

Она, испуганным голосом:

– На меня.

Старик, со знанием дела:

– За квартирами охотятся. Пожилых людей, и всяких убогих, обманывают и на улицу…

Она, широко раскрыв глаза:

– Батюшки! Страсть то, какая!

Иннокентий Гаврилович, покровительственно:

– А, ты, как думала. Тут мужик нужен. Собак, что? Голова нужна, твердая рука, надежное плечо. От собаки, кроме запаха и пустого лая, больше ничего путного. А, от …

Старушка, обидчиво:

– Все же лучше, чем одной. Страшно одной.

Старик, с пониманием:

– Оно, конечно, – и, осторожно, чересчур загадочно, спросил: – Зачем же с собачкой? – и, быстро, предложил: – Можно и по человечески.

Она, само внимание:

– Это, как же? – ее, карие глаза блеснули, живым, молодым светом.

Иннокентий Гаврилович, крайне довольный:

– В такой жизни все возможно, голубушка. Подумай, обмозгуй, на досуге. Я, по утрам, здесь часто, с молодежью, разговариваю. Встретимся.

Она, кивнула головой на прощанье, и пошла дальше.

Старик, втянув голову в плечи, проводил ее долгим, обнадеживающим взглядом.

– А. конверт то казенный, – нарушил тишину Слава. – Из организации какой-то, наверно, – предположил он.

– Я, знаю, – тихо, словно информация предназначалась только Рябову и никому больше, ответил старик. – Мне, на днях, такой же приходил. Прохвосты квартиру оттяпать хотят, предлагают всякие блага пожизненно. Сколько людей без жилья оставили. И, никто, не пресекает эти безобразия. Что же это за демократия?

– Свобода дана для всех слоев общества, – неофициально ответил Рябов. И, официально, объявил: – Ну, я, пошел дежурить на КПП.

– Пошел дежурить, пошел дежурить, – повторил человек-эхо.

– Хватит, после обсудим, – оставил последнее слово, за собой, Иннокентий Гаврилович.

Старик, круто развернулся, в противоположную КПП сторону и пошел широким, пружинистым шагом.

Слушатели, оставшись без информационной «пищи», почесываясь, таращась по сторонам, разбрелись, кто куда.

Слава вернулся на проходную «пней».

Время тянулось медленно и монотонно. Сидеть, в одиночестве, на проходной было скучно и Рябов без капли сожаления, быстро покинул свое рабочее место. Он решил прогуляться по внутренней территории «пней», нагулять аппетит перед ужином.

У жилого корпуса, на толстой ветке раскидистой березы, сидела ворона. «Кар-р-р!» – каркнула она и оценивающе уставилась черным глазом на руки Рябова. Убедившись, что поживиться нечем, ворона сразу потеряла, к Славе, всякий интерес. Взмахнув, небрежно, крыльями, ворона медленно перелетела с ветки на землю поближе к скамейке, на которой сидели, лицом к солнцу, две женщины и, громко, щелкали подсолнечные семечки. Вечернее солнышко, бархатными лучами, ласкало их, слегка, загорелые лица. У самых ног женщин, проворно суетились два воробья и один статный голубь. Пернатые клевали рассыпанные по земле семечки. Ворона, с оттенком превосходства, покосилась на «поберушек» и важно прошла мимо к стоящей, у скамейки, урне. Там она нашла бумажный сверток. Довольная находкой, ворона принялась, со знанием дела, клювом и лапами разворачивать его.

Открылась дверь подъезда и, на крыльцо жилого корпуса, вышел Иннокентий Гаврилович. Увидев, сидящих на скамейке женщин, он приободрился, быстро одернул, практически новый, зеленый пиджак и, что-то насвистывая себе под нос, легкой, насколько это было возможно в его возрасте, походкой направился к скамейке.

Женщины переглянулись, заулыбались и, пристально, уставились на старика.

Рябов, предусмотрительно, спрятался за толстый ствол березы.

Иннокентий Гаврилович подошел к скамейке. Воробьи отлетели было в сторону, но моментально вернулись, видя, что голубь, воспользовавшись их отсутствием, монопольно клюет общее…

– Бог в помощь, – начал, осторожно, издалека Иннокентий Гаврилович. – Здравствуйте, как настроение, девоньки?

Женщины перестали, есть семечки, засуетились, заерзали на скамейке, словно школьницы, которых вот-вот должны вызвать к доске.

– Ты, Иннокентий, навеселе, что ли? – начала рослая женщина, с короткой прической, в сиреневой кофте и белых кроссовках на босу ногу.

– Что, ты! С утра не брал в рот и вечером не употреблял… не любитель я этого…

– Она, так, в шутку, – пояснила, начавшему было обижаться на ее соседку по скамейке, старику плотная женщина, с тройным подбородком, жабьими глазами и ногами-тумбами в туфельках на низком каблуке.

Но, закаленного, в словесных «боях», Иннокентия Гавриловича внешним видом и каверзным вопросом с мысли не собьешь! Получив официальные извинения, в виде заискивающих улыбок и кивков головами, он остановился в метре от скамейки и глубоко вздохнул.

– Случилось, что? – участливо спросила рослая женщина.

– Так, Сергеевна, – неопределенно ответил ей старик и задумался, уставившись на копошащихся, у его ног, птиц.

– Заболел, что ли? – поинтересовалась плотная женщина.

– Нет, Маруся, – мотнул головой Иннокентий Гаврилович и перевел свой взгляд на ворону, «терзающую» картофельную кожуру на фоне разорванной бумаги.

– Какой-то, ты, сегодня не такой, Иннокентий, – сокрушалась Сергеевна.

– Будешь тут «не такой», – с ходу «отбил подачу» старик. – Беда-то, какая…

– Что, что случилось? – раскраснелась, от любопытства, Маруся и так заерзала на скамейке, что та, под ее тяжестью, заходила ходуном, словно жеребец под наездником.

Иннокентий Гаврилович жалостливо вздохнул, зажмурился, словно ему попал в глаза солнечный «зайчик», и взял паузу. Только через минуту, вконец истомившиеся женщины, услышали от него долгожданную информацию.

– Я, давеча, – начал аккуратно, словно для пробы, вдруг не то, старик, – разношу почту. Смотрю, заметка в газете, мол, так и так… лечим геморрой.

– Батюшки! – взвизгнула Сергеевна. – У, тебя, этот самый, геморрой завелся?

– Кто завелся? Кто? Какой геморрой?! – вдруг взревел старик и тут же осекся, быстро осмотрелся, не слышит ли кто? Никого. Только воробьи, замершие от неожиданного крика и ворона, присевшая на лапах и приготовившая крылья для взлета.

Бабки испуганно, понимающе переглянулись.

– Где, ты, Гаврилович, его подхватил? – шепотом спросила Маруся и поджала ноги. – Вроде, это не сибирская язва… как он передается?

– Какая язва?! – вытаращил глаза на собеседницу старик. – Я, вам о чем, битый час, толкую?

– Так, Иннокентий, – начала, было, Сергеевна.

– Что «кудахчешь»? – лихо «обрубил» ее умозаключение старик. – Я, вам, о болезни толкую, а ты… мы, что в глуши живем? Чай, цивилизация полным ходом, у нас, идет!

– Бог с тобой, Иннокентий Гаврилович, ты это, – отважилась вступить в разговор с ревущим, клокочущим стариком-Везувием Маруся, – ты, не переживай так… вот у меня, то же остеохондроз, а у нее, – Маруся кивнула, на соседку по скамейке, – камни в почках. И живем. В наши годы… живи и радуйся, что жив. А, мы, сетуем на всякие «мелочи»… здоровье, пенсию, дороговизну. Живи и радуйся, что жив! А, ты, вякаешь еще!

– Ты, о чем, Маруся? – слегка растерялся Иннокентий Гаврилович, услышав такой «бред». – Я, говорю о статье про геморрой. А, ты, в дебри лезешь, – и, опомнившись от легкого «нокаута», уверенно продолжил свою мысль. – Слова сказать не даете. Рассуждаете, как дилетанты.

– Говори, касатик, лилейным голоском, миролюбиво, промурлыкала Сергеевна.

– Беру газету, – начал, понемногу, успокаиваться пенсионер, – читаю статью о геморрое. Пишут, что ВОЗ дает такую цифру…

– Кто дает? – переспросила Маруся.

– Воз, воз везет, – пояснила непонятливой подружке Сергеевна.

– Что везет-то? – недоумевала сбитая с толку Маруся.

– Цифры какие-то, – пожала плечами Сергеевна.

– Какие «цифры»! Какие «цифры»! – кипел, клокотал, бурлил Иннокентий Гаврилович. – Толкую о геморрое… тьфу! О статье! А, они мне о своих болячках! Я, с кем говорю с вами или с ней? – старик взглядом указал на ворону.

Ворона, польщенная внимание людей,  громко и выразительно каркнула.

Иннокентий Гаврилович громко высморкался в платок, сплюнул на дорожку и растер смачный плевок подошвой правой туфли.

Женщины, потупив глаза, смирно сидели на скамейке.

Усмирив непонятливых собеседниц, старик продолжил:

– Более шестидесяти процентов людей, в мире, болеют геморроем. Болезнь коварная. В основном, болеют шоферы, женщины, после сложной беременности и вообще все кому за пятьдесят лет.

– Надо же, сколько болезней в мире, – отведя глаза куда-то в сторону, словно сама с собой, промямлила в полголоса Сергеевна.

– Много, много чего есть в мире, – подтвердила предположение подруги Маруся.

Иннокентий Гаврилович, так и не поняв, к чему все эти общие фразы, продолжил:

– Геморрой знаете, кто лечит? – грозно спросил он.

Женщины не произнесли ни звука.

– Специалисты, – и пристально посмотрел каждой из них в глаза.

– Женщины, как языки проглотили.

Окончательно убедившись в своей полной победе, Иннокентий Гаврилович, с удовольствием, принялся просвещать, недалеких, слушательниц:

– На начальной стадии, применяют безоперационный метод, кольца набрасывают. Другой метод, операционный. Вот так-то, девочки. А, знаете, что делать, что бы ни заболеть? Заниматься спортом! Зарядкой всякой. После пятидесяти надо, обязательно, показаться специалисту. Забыл какому…

– Да, на кой нам? – вяло спросила Сергеевна и посмотрела на подружку.

– У нас остеохондроз, камни, – словесно, закрепила ее кивок Маруся. – Нам, чужие, болезни ни к чему.

– Э-э, – протянул Иннокентий Гаврилович, – темнота. Им, говорят, после пятидесяти… зарядкой надо заниматься! Сидят целыми днями на лавочке, а потом… бац! И геморрой! – окинув женщин орлиным взглядом, старик вытащил из кармана брюк носовой платок, хотел высморкаться, но передумал. Сунул, нервно, платок обратно в карман, подтянул, по мальчишечьи, брюки и бодро зашагал в сторону столовой.

Подружки переглянулись.

– Что, Иннокентий Гаврилович шофером работает? – поинтересовалась, у соседки по скамейке, Маруся.

– Нет, что ты! какой из него шофер? – ответила Сергеевна. И. с сочувствием, добавила, глядя в след уходящему старику: – Крепкий еще мужик, а уже болен.

– Чем? – посмотрела в глаза подружки Маруся.

– Как «чем»? Геморроем, чем еще.

– Ох, уж этот геморрой! – громко возмутилась Маруся и, с опаской, поинтересовалась: – Он не заразный? Как бы ни передалось…

– Не бойся, – заверила подружку Сергеевна. – Он, от нас, далеко стоял. Не достанет.

– Дай Бог. Надо будет врачу показаться, вдруг, заразилась! – засомневалась Маруся.

– Почему так думаешь? – испугалась Сергеевна.

– Наверняка, капельным путем передается.

– Это же не грипп.

– Сейчас, все болезни к антибиотикам приспосабливаются.

– Вместе на проверку пойдем, – решила Сергеевна и посмотрела на часы. – Пора на ужин!

– То-то, Иннокентий Гаврилович, заторопился! – усмехнулась Маруся. И, потянувшись, словно после сладкого сна, встала со скамейки. – Надо будет всех предупредить, – сказала она серьезно, – что бы к Гавриловичу близко не подходили.

– Почему?

– Подцепят еще геморрой от него, – охотно пояснила свою мысль Маруся подружке.

– Ну, тогда конечно, – согласилась Сергеевна, скучно, улыбнулась и пошла, вместе с Марусей, ужинать.

Рябов посмотрел на опустевшую скамейку, на спины, удаляющихся женщин, на ворону, внимательно следящую за всем происходящим, усмехнулся и то же пошел ужинать.

К вечеру жара, немного, спала. На КПП стало прохладнее. Слава, посидел до двадцати трех часов, потом, аккуратно, взбил ватную подушку, застелил постельное белье, разделся и лег на жесткую кушетку. На боку, с непривычки, было лежать очень жестко, и Рябов лег на спину. Его взгляд уткнулся в белый, словно облако, потолок. Обрывки, ничего не значащих, мыслей сочились сквозь сознание, что ветер в щели оконных рам. Мысленные образы прошедшего, необыкновенного, для Славы, дня быстро возникали в его сознании и так же быстро исчезали, уступая свое место следующим. Вялость, словно морской прилив, незаметно, погрузила Рябова в сонливое состояние. Сон, густым, плотным туманом опустился на его сознание. Да, да… самый обыкновенный, то есть совершенно не обыкновенный, цветной сон. Раскинутые им сети-сновидения, то и дело вылавливали обрывки мыслей и на их основе развивали свои собственные сюжеты.

Снится Рябову, что зашел он в большой, просторный магазин. Всюду, на прилавках, продукты всякие разложены. Бери, не хочу. Но, не весел он, глядя на эти прилавки. Знает, что нет у него в карманах ни гроша. Ходит, смотрит, а купить не может. Всюду толпится народ. Одни, покупают, другие, просто глазеют, что почем. К одному прилавку подойдет Слава, к другому. Ну, все, все есть. Только бери. Время от времени он сует недоверчиво, даже с опаской, руки в карманы своих брюк. Но, тщетно. Нет в них ни гроша. Долго. Очень долго ходит он по магазину. Вот уже и вечер. Последние покупатели спешат расплатиться за покупки и покинуть, закрывающийся, магазин. Рябов, хмурый, задумчивый, голодный, не спеша, идет вдоль огромной витрины магазина. Мимо него скользят прохожие. Но, он ничего и никого не замечает.

Другой сон. Слава на пляже. Яркий, солнечный день. Жара, кажется, готова сжечь его дотла. Всюду, куда не бросишь взгляд, во всевозможных позах разбросаны на горячем песке мужские и женские тела. Издали пляж напоминал лежбище котиков. Загорелые отдыхающие барахтаются в брызгающем, соленой, пеной, морском прибое. Рябов лежит, почему-то в одежде. На нем: рубашка, с длинным рукавом; брюки; на ногах ботинки. Пот струится по его, раскрасневшемуся лицу. Одежда прилипла к потному телу. Казалось, чего проще, возьми и сними одежду. Но, какая-то неведомая сила удерживает его от этого. Он лежит на животе. Через рубашку, спину жгут солнечные лучи. Живот печется на раскаленном, что сковорода песке.

Третий сон. Слава спешит на свидание, но с кем не знает. В руках, роскошный букет цветов. На нем: в костюм синего цвета; черные туфли; белоснежная рубашка; ярко красный галстук. От этой встречи зависит многое, быть может, даже его жизнь. Он должен с кем-то встретиться. Вот уже рядом место намеченной встречи. Еще несколько метров и он увидит, кто назначил ему встречу.

Вдруг, Рябов слышит, какой-то шум. Он, невольно, останавливается и прислушивается. Какой-то стук. Чей-то голос:

– Студент, эй, студент! Спит что ли?

Сон, словно прерванный фильм, в одно мгновение исчезает.

Стук повторяется. Кто-то зовет:

– Студент, студент.

– Да, может, его нет на вахте, – предполагает второй голос.

– Наверно, нет, – соглашается первый голос.

В совершенно сонном состоянии Рябов встает с кушетки, и, по домашнему, прямо в трусах, направляется к двери, ведущей во внутренний двор «пней». Открывает дверь. Никого нет. С досадой, он закрывает дверь на засов и ложится на кушетку. «Какой сон прервали!» – мысленно возмущается Слава и, моментально, засыпает. Он опускается ниже и ниже. Он на знакомой улице. Стоит у витрины магазина. «Где же, я, ее видел? Ну, конечно же, во сне! И, как это, я, сразу не догадался? Хотя, постой, – опомнился Рябов. – Если это сон, то, как я могу стоять у витрины, которой не существует в реальности? Или, почему «или»? Я, сплю. Нет. Я, даже, могу ущипнуть себя!»

Слава больно ущипнул себя. Но, боли не почувствовал. На мгновение, он удивился, но, тут же, забыл об удивлении. На другой стороне улицы, он увидел цветочный магазин. Рябов направился к магазину. «Однако, как я куплю цветы? – задал сам себе вопрос Слава. – Ведь, у меня, нет денег!» Он хотел, уже было, остановиться, но кто-то позвал его. Этот «кто-то» находился внутри магазина. Дверь была приоткрыта. «Странно», – подумал студент. Не без робости, он зашел в магазин. Магазин, вдруг, почему-то оказался вовсе не магазин, а огромный склад. Всюду лежали, стояли, висели цветы. Склад был, буквально, завален цветами.

«Поторопись, ты, опоздаешь» – донеслось откуда-то.

Рябов оглянулся. Никого нет. Взял несколько, первых попавшихся ему на глаза, цветов и поспешно вышел. Осмотревшись по сторонам, он хотел перейти дорогу, как взгляд его скользнул по цветам. Что такое! В руках у него шикарный, со вкусом подобранный букет!

«Чудеса, – подумал Слава. – А, куда я иду?»

Рябов остановился в нерешительности.

– Иди, – услышал он чей-то голос.

– Кто, ты? – спросил Слава и проснулся.

В помещении КПП душно, тихо и темно. Шторы закрыты.

«Кто закрыл шторы? – удивился Слава. – Который сейчас час?»

Рябов, хотел было встать, как голос, чей-то мягкий, настойчивый голос сказал прямо ему в ухо: «Я, здесь».

Слава вздрогнул, резко повернул голову в сторону голоса и… никого не увидел. Он вскочил с кушетки. Быстро пробежал глазами по помещению КПП. Никого нет.

«Сон», – промчалась догадка в его голове. Что бы окончательно убедиться в этом, он решил ущипнуть себя. Проверенный способ сработал. Боль, не так что б, но была.

Скрипнул стул, словно кто-то сел на него.

Рябов смотрел во все глаза на стул. Стул был пуст. На нем ни кого не было. И, в то же время, Слава чувствовал, что кто-то сидит на стуле и в упор смотрит на него. Рябов, машинально, протянул вперед руку, словно слепой, в надежде, удостовериться в постороннем присутствии. Но, ни кого не было. На лице Славы заиграла глупая улыбка. Он включил настольную лампу и, что такое?! В зеркале не увидел своего отражения! Рябов схватился руками за свое лицо. На месте. Там, где ему и следовало быть. А, отражение, в зеркале, отсутствовало! Славу охватил ужас. Он остолбенел. Из оцепенения его вывел, знакомый, скрип. Кто-то встал со стула, прошелся от окна к двери, словно проверяя, хорошо ли зашторено окно и надежно ли закрыта входная дверь. Рябов смотрел во все глаза, но никого не видел. Кто-то, невидимый, остановился напротив Славы. И, вдруг, весело расхохотался. Рябов совершенно растерялся.

«Что это? Сон? – старался, здраво, мыслить он. – Но, я, же не сплю! Почему, я, ни кого не вижу? А, может, я, сошел с ума?» – от такой, залетной, мысли холодок пробежал по вспотевшей спине.

– С кем имею честь? – спросил голос.

– Слава, – не раздумывая, ответил Рябов.

– Будем знакомы, Слава, – дружелюбно сказал голос.

Рябов, автоматически, по привычке, протянул вперед руку с растопыренными пальцами для рукопожатия. Но, рука зависла в воздухе. Традиционного рукопожатия не произошло. Слава, не скрывая на своем лице досады, опустил руку.

– Не обижайся, Слава. Я, пожал твою руку. Ты, просто, не ощутил этого.

– Почему? – вызывающе спросил Рябов.

– Потому что, я, не имею телесного воплощения. Я – дух. Я – Разум. Разум, который сидит в каждом из вас.

Рябов, немного успокоившись, подошел к прямоугольному, небольшому столику и сел на стул.

Бестелесный Разум уселся на кушетку. Кушетка, еле слышно, скрипнула.

– Если, ты, дух, то почему скрипит кушетка под тобой? Ведь, ты, невесом?

– Правильно, дружище! А, кто тебе сказал, что я сел на кушетку? С чего, ты, это взял?

– Кушетка скрипнула.

– Пустяки, – услышал студент в самое ухо. – Я, везде и всюду. Вокруг тебя и в твоем сознании. Я – дух. Я – Разум.

Рябов, совершенно оправившись от испуга, уселся поудобнее на стуле и решил разобраться в этом деле досконально.

– Если, ты, везде, значит, ты – Бог, — выдвинул провокационное утверждение Слава.

– Ничуть не бывало. Я – Разум. Я, то, что отличает человека разумного, от окружающего его мира. Благодаря мне, благодаря тому, что я наполняю твой мозг, ты, разумен.

– Значит, если я мыслю с помощью тебя, то тогда, ты, сейчас, разговариваешь сам с собой?

– Правильно. А, что в этом удивительного? Ведь разговариваете же вы, люди, сами с собой и мысленно и вслух. Почему бы и мне, Разуму, не поговорить с собой?

– Логично. Хотя, в таком случае, Я, умолкаю, разговаривай сам с собой сколько угодно.

Рябов встал со стула, подошел к кушетке и, не говоря ни слова, лег на кушетку. Кушетка не «произнесла» ни звука. Ни одна складка белья не прогнулась, не примялась, не шелохнулась. Слава встал с кушетки и посмотрел на подушку. Положил руку на подушку. Подушка не изменила своей формы, не примялась, как это должно было бы быть. Рябов ударил рукой по подушке. Подушка, неподвижно лежала, как ни в чем не бывало. Слава подошел к зеркалу. В нем он увидел то, что и предполагал увидеть, то есть… ничего! Зеркало было чисто. В нем отражались противоположная стена, кусок кушетки и, совершенно, не отражался он сам. Находясь в полуметре от зеркала, Рябов, обеими руками, ощупывал себя со всех сторон, словно проверяя, все ли на месте. Все было на месте. Не было только его отражения в зеркале. Холодок, уже знакомый Рябову, вновь пробежал по его спине.

Разум, наблюдая за опытами Славы, посмеивался то в правое, то в левое ухо ошарашенного человека.

– Но, этого, же не может быть! – воскликнул, в сердцах, Рябов. – Или, я, сплю, или…

– Или, – передразнил Разум.

Не говоря ни слова, Слава резко распахнул дверь и вышел во внутренний двор «пней». На улице, ни кого не оказалось. Не останавливаясь, Рябов зашагал по дорожке, ведущей к столовой. Дверь была открыта, и он прошел на кухню. Уже знакомая ему женщина, чистила в ведро картошку, то и дело, посматривая на часы.

– Торопитесь? – нарочно, громко поинтересовался у нее Рябов.

Женщина, не обращая на Славу внимания, торопливо, чистила картошку.

Рябов взял ее за руку. Женщина ноль внимания. Слава протянул вперед руку, его рука прошла сквозь тело женщины.

«Интересно, – пришла в голову Рябову мысль, – смогу сквозь дверь пройти?»

Он вернулся на КПП и, не открывая входной двери, прошел через нее внутрь служебного помещения.

«Здорово! – восхитился Слава своими «способностями». Он захотел пройти сквозь стену на улицу, но вовремя сообразил, что лучше не увлекаться своим «странным» состоянием. Но не выдержал и минуты без очередного эксперимента. – А, если спрыгнуть со стула? Если я дух, то я не имею веса? Значит, я не упаду. Надо проверить».

Рябов взобрался на стул и шагнул с него на пол. Его нога, свободно зависла в воздухе на уровне стула, на котором она только что стояла. Слава сделал шах другой ногой и оказался в воздухе. Пройдясь над полом комнаты, Рябов, повалился на живот. Зависнув в горизонтальном положении над полом, Слава встал на ноги.

«Как же мне спуститься на землю?» – подумал Рябов.

Неуверенным движением он опустил одну ногу в низ, затем вторую, словно спускался по ступенькам. Получилось! Еще пару таких шагов и он на полу комнаты.

«Чудеса!» – поразился Рябов.

– Ничуть, – услышал, уже знакомый голос, Разума Слава. – Ведь ты – это я. А, я – это ты. Ты стал бестелесный, невесомый.

– Хорошо. Если я не существую, как организм, то скажи, как мое физическое тело могло стать невидимым и не весомым? Куда оно делось?

– Очень просто. Ты, оставил его. Твой Разум оставил мозг.

– Как же он мог его оставить, если Разум, то есть мышление, и тому подобное, это продукт мозга? Это результат его деятельности. Человек питается. Пища проходит через желудок, кишечник, отдавая питательные вещества организму, и выходит наружу. Приблизительно тоже происходит и при работе мозга. Он получает информацию от внутренних и внешних источников. Внутренними источниками являются нервные окончания, «разбросанные» по всему нашему телу. Информация от внешних источников состоит из моего общения с другими живыми и не живыми объектами. Весь объем информации перерабатывается клетками головного мозга. Переработанная и усвоенная информация выходит «наружу» в виде мыслей. А, сознание – это не что иное, как способность мозга обрабатывать поступающую информацию, получать из нее «питательные вещества», вывести переработанную информацию в виде мыслей, проанализировать всю эту «цепь», принять решение и осуществить его. Таким образом, я, то есть ты, вернее, мы, по-твоему, есть не что иное, как одна из операций мозга. Быть может одна из самых важных, но операций… и не более того.

– Я, как ты говоришь, «операция» управляю человечеством, планетой. Я, пробралась в космос, я изучаю бытие.

– Что, по-твоему, первично… бытие или сознание? – поинтересовался Слава.

– Я, порожден бытием. Я, беру свое рождение от первой мысли, родившейся в мозгу живого существа. Как только возникла мысль, цепь замкнулась, и родилось на свет маленькое сознание, которое развивалось из века в век. По мере развития, сознание начало, постепенно познавать самого себя. Ты, думаешь, я разговариваю с тобой, как с человеком? Ты, глубоко заблуждаешься. Я, разговариваю с сознанием. Разум говорит с сознанием человека.

– Ну, и что тебе нужно от меня, Разум?

– Я, хочу узнать причину задержки моего развития.

– А, разве у тебя задержка?

– Да. Я, всеобщий Разум, целиком завишу от вас, людей. Потому что вы единственные, на этой планете, обладаете сознанием, которое я использую в виде пищи для своего развития.

– Я, твой пленник?

– Нет. Ты, должен, мне помочь.

– Интересно, если не секрет, что получается у тебя на выходе?

– На выходе у меня… эволюция.

– Не понял.

– Процесс развития бытия от простого к сложному… прогресс.

– Значит, получается, что бытие использует тебя, Разум, как пищу?

– Неживая природа питается Разумом, что бы развить живую природу человека, которая, в свою очередь, развивает Разум, тот эволюцию неживой природы. Выходить, что человек вовсе никакой не царь природы, а всего на всего промежуточная ступень в лестнице, которая берет свое начало от неживой природы и заканчивается в ней. Человек рождается на свет, живет, умирает. Смерть превращает человека в неживую природу, в труп, который, разлагаясь, превращается в прах, который и есть не что иное, как неживая природа. Таким образом, неживая природа получает прирост, или иными словами, развивается.

– Все взаимосвязано в этом мире.

– Во вселенной.

– Да.

– А, так называемые, «черные дыры», что это? Не есть ли это неживая природа, которая развита до такой степени, что ей уже не нужна живая природа. Она, неживая природа, может и сама увеличить, развить себя, путем притяжения различных объектов из неживой и живой природы…

– Мы уклонились от нашего разговора. В чем причина задержки развития меня, Разума?

– С чего, ты, взял, что твое развитие задерживается?

– Чем выше интеллект человека, тем человек более полезен для меня. Тем быстрее я развиваюсь.

– Ага! Любишь вкусненькое! Что много в последнее время постной пищи?

– Много.

– Так также всегда было.

– Я, хочу, что бы стало иначе.

– Зачем? Для того, что бы приумножить, разукрасить, улучшить бытие человеческое, то есть неживую природу увеличить. Это она послала тебя к нам, людям, к представителям живой природы. Ведь только мы, разумные существа, можем не просто умножить количественный состав неживой природы, а и качественно изменить ее. А, может Разум и есть не что иное, как диалог живой природы с неживой природой. При помощи тебя, Разум, мы общаемся с неживой природой, а она, в свою очередь, общается с ним, передавая нам свои секреты. Выходит я, человек, общаюсь сейчас с неживой природой. Разум – это язык, на котором разговаривают живая и неживая природы. С помощью этого языка они обмениваются друг с другом информацией, таким образом, развиваясь. Но, цель у них одна? Или разные? Что это, содружество в достижении общей цели, или борьба за право быть первым, главенствующим. Хотя, в принципе, ясно. Бытие определяет сознание. Оно первично, значит, неживая природа эксплуатирует живую природу. Или наоборот? Живая природа использует неживую природу в своих целях. Преображая неживую природу, живая природа улучшает свою жизнь, создает комфорт, уют. Так, что же первично? Друзья или соперники?

– Все равны, потому что взаимозависимы, – отвечает Разум.

– А, по-моему, неживая природа царствует. Потому что неживая природа превратилась в живую природу, а затем, вновь в неживую природу.

– Разум, ты, к какой природе относишь?

Рябов задумался. Почесал переносицу невидимого носа и решительно ответил:

– А, ни к какой! Тебя же нет. Ты, не существуешь. Ты, дух, который воображает себя главным. Вот, мол, смотри, какой я есть. А, какой, ты? Где, ты? Я, не вижу тебя. Тебя, нет! Ты, не существуешь. Ты, не наш. Не из нашей природы.

– А, из чьей же я природы? – с подковыркой спросил Разум.

– Тебя, еще не исследовали толком. Но, ничего, не хвастай своими возможностями, исследуем, изучим.

– Ой, ли!

– Да. Я, лично, займусь этой проблемой!

– Какой?

– Твоей. Вот какой.

– Желаю успеха. Ну, ладно. Мне пора. До встречи.

– Покидаешь жалкого плебея-человечишку.

– Нет, от чего же! Мы, неразлучны. Природа позаботилась об этом.

– Какая? Живая или не живая природа? – попытался съязвить Слава, но должного эффекта не получилось, и он решил, поправить свое положение. – Что молчишь? Ничего, я еще доберусь до тебя, Разум.

Рябов подошел к дивану и, с ходу, сел на него. Диван, громко, скрипнул. Слава быстро встал и подошел к зеркалу. Странно. Изображение отсутствовало. Рябов сел на диван. Диван повторил уже знакомый ему звук. Слава встал, подошел к стулу, сел. Стул, послушно, скрипнул. Рябов встал, подошел к зеркалу. Отражение отсутствует.

«Представляю, какое у меня, сейчас, глупое лицо, – разочарованно подумал Слава. – А, вдруг, я останусь невидимым навсегда?! – от такой мысли Рябов остолбенел. И, некоторое время, оставался в неподвижном состоянии. – А, собственно, что произошло? – начал, потихоньку, успокаивать он себя. – Да, ничего! Подумаешь, стал невидимым. С кем не бывает. А, с кем бывает? Да ни с кем! Только со мной и могло это случиться, – начал нервничать Слава. – Как я на улицу выйду? Домой приду, меня же ни кто не увидит! Вот так. Жил-жил и на тебе! Так влипнуть», – Рябову, вдруг, стало так обидно за себя. Выступившие слезы «зашторили» глаза. Слава зашмыгал носом и проснулся. Некоторое время он, толком, не мог понять, в чем дело. Комната наполнена мраком. Подушка сырая. Голова болит. Настроение скверное. Рябов включил свет и, не без робости, подошел к зеркалу. Поднял глаза и увидел в зеркале… да, кого он там мог увидеть? Конечно же, себя! Улыбка, неуверенно, отобразилась на его губах. Слава взъерошил волосы, резко повернулся и, с победоносным видом, направился к двери. И, вдруг, ему показалось, что кто-то смотрит ему в след. Рябов, боязливо, повернулся назад всем корпусом тела. Ни кого нет!

«Если, я, видимый, то меня должны увидеть, – озадаченный этой мыслью, Слава вышел на улицу. Солнечный свет ослепил, адаптированные к темноте, глаза. Рябов зажмурился. Глаза, постепенно попривыкнув к свету, начали видеть окружающие предметы. Во дворе «пней» никого не было. На кухне то же никого, – странно, куда все подевались? – занервничал Слава. Он хотел, уже было, выйти на улицу, как услышал позади себя чьи-то шаги. Рябов, с каменным лицом, повернулся навстречу судьбе. Женщина вошла на кухню, через дверь, ведущую в столовую. – Если не увидит… конец!»

– Здравствуй, что стоишь, как не родной. Садись за стол. Я тебе, сейчас, каши наложу.

– Здравствуйте, — выдохнул Слава, а про себя подумал: «Слава Богу! Увидела». Настроение, резко, повысилось, а голова стала легкой и беззаботной.

– Я, тебе стучала в дверь. Зачем окна зашторил? У нас народ смирный. По ночам спит.

– Случайно. По-привычке, зашторил, –  долго не раздумывая, ответил Рябов и подумал про себя: «Так, значит, это был не сон?»

– У нас никто не зашторивает на КПП окна. Сразу подумают, что спишь. А, сторожу спать ночью нельзя.

– Это точно, – согласился Слава, уплетая гречневую кашу.

Позавтракав, Рябов поспешил на КПП сдавать смену.

Около одиннадцати часов утра Слава пришел домой. Раиса подозрительно посмотрела на мужа и поинтересовалась:

– Как прошло дежурство?

– Ничего, – неопределенно ответил Слава и, ощутив на себе пристальный взгляд жены, добавил немного конкретики. – Работать можно. Народ, правда, немного своеобразный. Больные. Пообщаешься с ними, а потом снится всякая ерунда.

– Пустяки, – поставила свой вердикт Раиса. И, глядя, напористо, мужу в глаза жестко сказала: – Главное, что бы соседка с деньгами не обманула. Отдежуришь, а деньги не отдаст.

– Что ты, Раиса! – осуждающе посмотрел на нее Слава. – Ирина Гавриловна женщина порядочная. Она так не сделает.

– Откуда тебе знать, как она поступит? Смотри, не пролети с деньгами.

– Все будет, как надо, – успокоил жену Слава.

– Завтрак на сковороде, – перешла к мирским делам Раиса. – Поешь и ложись спать.

– Я, на дежурстве выспался.

– Тоже мне, работа, — буркнула жена и пошла, гладить белье. – Если не устал, то может, еще на какую ни будь, работу устроишься? – крикнула она из другой комнаты.

– Хорошо, – отозвался Слава из кухни.

Найти еще, хоть какую ни будь работу, Рябову, за два дня, так и не удалось. На третий день, в воскресенье, Слава пошел на второе дежурство в ПНИ.

День выдался пасмурный. На улице, парило, как в бане. Все предвещало дождь.

Заступив на дежурство, Рябов, первым делом, решил вопрос с хозяйской «рутиной». Получил собачий «паек» и накормил суку со щенками. Затем, обеспечил посетителям «пней» доступ к больным родственникам. Покончив с организационными мероприятиями, он и сам решил прогуляться по территории, вверенного ему, на сутки, «объекта». На другой половине обширного двора «пней» он обнаружил, к своему удивлению, настоящую, детскую площадку. Усевшись на скамейку, Рябов, с любопытством, принялся наблюдать за «больными» и их родственниками. Как ни странно, но «больные» вели себя так же естественно и «правильно», как и их, здоровые, родственники. Дети, как ни в чем не бывало, играли в песочнице, бегали, прыгали, резвились от души. Взрослые, чинно беседовали о житейских делах. Ни чего интересного. Слава, решил идти дальше, как, вдруг, увидел своего нового знакомого. Рябов, моментально, передумал уходить. Наоборот, он приготовился, внимательно, слушать неординарного «больного».

По дорожке, ведущей к детской площадке, расправив плечи, не спеша, с чувством собственного достоинства шел Иннокентий Гаврилович. Он тоже узнал Рябова, и издали, важно, кивну ему головой.

Слава улыбнулся и помахал ему рукой.

Оказавшись на детской площадке, обильно усыпанной песком и мелкими камушками, Иннокентий Гаврилович поспешил посторониться. И правильно сделал. Мимо него, с визгом, пронесся довольный малыш лет пяти. На длинной веревке он тащил большой грузовик из яркой, толстой пластмассы. Машина, грохоча большими, черными колесами, то и дело, подпрыгивала на камушках.

Осмотревшись по сторонам, Иннокентий Гаврилович сделал шаг вперед и, сморщил нос от резкой боли. Кое-как доковылял до ближайшей скамейки и плюхнулся на нее. Кряхтя, развязал шнурок на левом ботинке. Вытряхнул из ботинка несколько мелких камушков, он, вслух, дал оценку произошедшего с ним казуса:

– Вот это, дела! Не успел на площадку попасть, как камней наловил в калошу.

– Дедушка, – услышал Иннокентий Гаврилович строгий голос девочки лет семи, пухленькой, с длинной, толстой косой до пояса, – это не калоша. Это – туфля. Правильно бабушка?

Женщина, лет пятидесяти, с короткой стрижкой в осеннем пальто синего цвета, скользнула взглядом по сидящему рядом с ней Иннокентию Гавриловичу и, четко проговаривая каждое слово, ответила:

– Да, Алеся, – и, чуть строже, добавила: – Говорить нужно правильно… туфель.

– Туфель, – четко повторила девочка и серьезно посмотрела на бабушку. А потом, совсем серьезно, даже сурово, на Иннокентия Гавриловича.

От такого, не детского взгляда, Иннокентий Гаврилович сконфузился и, по-старчески, кашлянул.

Женщина вздохнула, наблюдая безразличным взглядом за его, неуклюжей, возней с ботинком.

Девочка, резко повернулась и побежала к подружкам, копошащимся в песочнице, печь, из сырого песка, «куличи».

– Я, конечно, понимаю, – начал, как-то нерешительно, Иннокентий Гаврилович. Уж очень смутил его властный голос соседки по скамейке. – Замечание верное, дельное. Детей воспитывать нужно.

Женщина, не отрывая взгляда от песочницы, нормальным, женским голосом ответила:

– Дети, такие же люди, как и мы, взрослые. Только, немного, наивнее и откровеннее. Еще не научились щеголять цинизмом, – немного помолчав, продолжила: – Хотя, они, к сожалению, почему-то очень быстро перенимают все плохое.

– Как и хорошее, – добавил Иннокентий Гаврилович, основательно усаживаясь на скамейке.

Женщина, по-детски, вздохнула и по-доброму посмотрела на собеседника.

Иннокентий Гаврилович открыто, без лукавства, улыбнулся.

Женщина ответила едва заметной улыбкой.

– Как хорошо, – продолжил разговор Иннокентий Гаврилович, – дети играют. Люблю смотреть и слушать их щебетанье.

– Весенние птички, – согласилась женщина и, слегка, повернула корпус своего тела в сторону Иннокентия Гавриловича.

Старик, вмиг, преобразился. Глаза заблестели. Мысли, словно электронные сообщения полетели. Руки закружили, завертели, словно снежинки на ветру.

– Знаете, – начал он с жаром, – я…

Женщина повернула к нему свое лицо.

Иннокентий Гаврилович сразу же погрузился, с головой, в голубизну ее глаз.

– Озера! Какие озера! – с восторгом вырвалось из его уст.

– Вы, о чем? – спросила женщина и, слегка, прикрыла аккуратно подкрашенными ресницами блестящие глаза-озера.

– Как о чем? О глазах! Ах, какие чудесные глаза!

Женщина, конечно же, догадалась, но, нарочно, решила поиграть в кошки-мышки. Она, спокойно, не спеша «сканировала» Иннокентия Гавриловича сверху донизу.

Старик замер.

Когда внешний осмотр был окончен, Иннокентий Гаврилович, робко, пошевелил глазами вправо, влево, вверх, вниз. Вроде, все нормально.

– Извините, – обратилась к нему женщина и серьезно посмотрела на его растерянно-наивное лицо.

– Иннокентий Гаврилович, – как можно молодцеватей, представился старик.

– Виктория Львовна… Галина! Встань с песка, непослушная девочка.

– Что поделаешь, дети, – взгляд Иннокентия Гавриловича забился в глазном яблоке, в поисках выхода, словно муха в оконное стекло.

– Вам пора, Иннокентий Гаврилович? – мягким, грудным голосом спросила женщина.

– Нет, что вы! Нет, нет, – словно в барабан, монотонно, громко забубнил голос старика. – Я, Виктория Львовна, вовсе никуда не тороплюсь. Наоборот, прогуливаюсь, дышу свежим воздухом, любуюсь…

– Любуетесь? – коварно переспросила собеседница. И подумала про себя: «Шустрый старичок, а как сконфузился, словно девица под венцом. Ладно, делать нечего, поиграю, как в былые времена». И сказала, эмоционально, вслух: – Как это интересно!

Иннокентий Гаврилович, полностью реанимированный такими словами, заерзал на скамейке, активно зашевелив верхними и нижними конечностями. Его язык, зашелестел, словно осенние листья под ногами:

– Дети… дети наше будущее. Смотришь на них и радуешься.

Виктория Львовна, немного наклонив голову на бок, внимательно слушала монолог старика-философа, который, от слова к слову, ускорял движение своих мыслей. Скорословность Иннокентия Гавриловича нисколько не смутила слушательницу. Движение, с ускорением, настолько увлекло ее, что она на некоторое время, даже забыла о внучке, которая «пекла» «куличи» в песочнице, удобно усевшись на попу.

Иннокентий Гаврилович, польщенный таким вниманием, усердно «жонглировал» словами:

– Когда смотришь на детей и на нас, взрослых, многое понимаешь. Детский мир – отражение нашего, взрослого мира, только слегка, а иногда, и очень искаженное. Все, что у нас, то и у них. К примеру…

– Алеся, сядь, пожалуйста, на бортик песочницы! Песок сырой, холодный!

– Я, чуть-чуть, бабушка! Больше не буду.

Незапланированная пауза дала возможность Иннокентию Гавриловичу перевести дух и собраться с мыслями. Как только ему представилась возможность, он вновь «рванул» вперед:

– Дети сорятся и мирятся, увеселяться и грустят. Главное, они всегда вместе. Им интересно друг с другом. У взрослых, к сожалению, не всегда так. Взять современные события и, вообще, политику, – старик выпрямил спину, приосанился и чуть-чуть свысока, посмотрел на женщину. Но, та не позволила по отношению к себе таких «вольностей». Ее добрый, внимательный взгляд мигом стал жестким и волевым. Зрачки неимоверно увеличились в размере и старик, тут же осекся. Сгорбившись и опустив глаза, он продолжил, заметно сбросив «обороты»:

– Есть Европа, есть Америка, есть исламский мир, есть белый, черный, желтый, а почему нет славянского мира? Все разбежались, загородились друг от друга. Надо бы объединять усилия, а у нас наоборот. Детский мир куда интереснее нашего, взрослого.

– У, вас, дети есть? – спросила задумчиво Виктория Львовна.

– Да… сын. Живет… отдельно. Своя семья… Я то, свою старуху, схоронил… царство ей небесное.

– Давно внуков не видели?

– Приезжают… иногда, – голос, Иннокентия Гавриловича, потускнел и ослаб.

– Скучаете?

Старик поежился, помолчал, решил, что-то сказать, но вдруг…

– Бабушка, а почему Денис дерется?

– Какой Денис?

– Вон тот, в черных джинсах.

Женщина посмотрела на часы, потом на Иннокентия Гавриловича, потом на внучку и сказала:

– Вот вам, Иннокентий Гаврилович, и славянский мир в масштабе песочницы. Алеся, отряхни колени, и пойдем домой. Мама уже обед приготовила.

– Не хочу! – заныла девочка, но вмиг замолчала, наткнувшись на «кисловатый» взгляд старика. – До свидания, — вежливо сказала она Иннокентию Гавриловичу и пошла к песочнице.

– Собирай игрушки. Я, сейчас, подойду, – распорядилась, вдогонку, бабушка и очень, очень ласково улыбнулась старику:

– Не волнуйтесь, все наладится. Желаю всего хорошего, до свидания.

– До свидания, Виктория Львовна.

– Иннокентий Гаврилович, вы, приятный, интересный собеседник.

– Спасибо за беседу. Вы, просто… обворожительны, – последнее слово, как-то само слетело с языка, но Иннокентий Гаврилович нисколько не пожалел об этом.

Виктория Львовна улыбнулась и лукаво на него посмотрела:

– А, вы, молодец! Мужчина.

У Иннокентия Гавриловича открылось «третье дыхание». Он быстро встал и молодо посмотрел на собеседницу:

– Рядом с такой женщиной чувствуешь себя «на коне»!

– Спасибо, Иннокентий Гаврилович, до встречи.

– До встречи… я, частенько, прогуливаюсь по этим дорожкам.

– Хорошо, значит встретимся.

– Да, да! Я, буду чрезвычайно рад.

Бабушка с внучкой уходили все дальше и дальше, а Иннокентий Гаврилович все стоял и смотрел им в след.

Рябов взглянул на часы. «Надо бы на КПП наведаться, – подумал он. Зевнул, посмотрел на Иннокентия Гавриловича. – А, может, и не надо».

Старик сидел на скамейке и наслаждался жизнью.

Слава решил последовать его примеру.

Звонкоголосая детвора суетилась вокруг и около. На детской площадке каждый был занят своим делом. Дети: играли, шалили, ревели. Взрослые: смотрели, ругали, разговаривали друг с другом. Одним словом, все были при деле.

Иннокентий Гаврилович, после беседы с Викторией Львовной, находился в приятном расположении духа.

Неказистая, серенькая тучка, незаметно, для отдыхающих, приблизилась к светилу, и набросила свои серо-синие сети на яркие, солнечные лучи. Моментально потемнело, похолодало, стало как-то неуютно, буднично, неинтересно.

Взрослые, инстинктивно поеживаясь, заторопились вместе с детьми по домам. Дети, с сожалением расставались друг с другом и площадкой.

Иннокентий Гаврилович фыркнул, словно вынырнувший из воды морж, быстро встал со скамейки и, широко размахивая руками, пошел в сторону столовой.

Крупные капли дождя забарабанили по всему подряд, без разбора.

Слава поспешил за стариком в столовую.

Под широким навесом столовой стоял мужчина и, с нетерпением смотрел на приближающегося Иннокентия Гавриловича.

– Здорово, Егорыч, – без энтузиазма в голосе приветствовал мужчину Иннокентий Гаврилович.

– Гаврилычу, привет! – отозвался деловито Егорыч, крупный, седой, с большими залысинами по бокам, черными, как уголь, глазами и орлиным носом. – Что нового?

– Все по-старому. До второй пенсии еще далеко, а первую, не скоро дадут.

– Работаешь?

– Почтальоном.

– Тяжело, наверно?

– Мы, люди привычные. Что холод, что жара. Дождь, то же для нас не преграда. Нам все нипочем!

– А, я вот все до первой пенсии никак не дорасту, – с ухмылкой на пухлых губах полушутя, полусерьезно сказал пятидесятилетний Егорыч. – знаешь, что я думаю?

– Что? – Иннокентий Гаврилович замер и прислушался.

– Ничего! Ха, ха! Правда, весело? Шутка!

– Гм, гм… Я, давеча, разговаривал с нашими соседками…

– Знаю, все знаю, – перебил его Егорыч. – Геморрой – это что… Конечно, неприятно, но жить можно. Тут вот какое событие, – и Егорыч поднял указательный палец правой руки вверх.

– Что случилось? – уже, с недоверием, поинтересовался Иннокентий Гаврилович. И, про себя, подумал: «Вот языки! Уже всем растрепали. Надо их вывести на чистую воду. Народ соболезнует. Прямо, как на похоронах. А, чему? Ведь это же не правда! Красавицы, ложную информационную машину раскрутили»

– Да, ты, что! – удивился Егорыч. – Наши знакомые целую мафиозную структуру выявили и, куда следует, сообщили. Недавно приезжала милиция с обыском в соседний с нашим заведением дом.

– Ясно, – нетерпеливо замахал руками Иннокентий Гаврилович. – Что дальше?

– Наши все выложили, кто, куда, зачем, почему. Все, все. В самую точку попали.

– Кому выложили? Что выложили? Чем попали?

– Что, ты, как курица кудахчешь! – осадил нетерпеливого соседа Егорыч. – приехала милиция и арестовала. Да, ты, как с Луны свалился! Разве не знаешь, что в этом доме устроили притон?

– Кто сказал? Бабки? И здесь отличились!

– Еще как отличились!

– Не верь им, Егорыч. Сплетницы! Все врут! Они обо мне такое наговорили…

– Ты-то тут причем? Я, о наркоманах.

– Каких?

– Фу, ты! Из квартиры. Милиция арестовала торговцев, как их… барыг… точно! Барыг арестовала.

Иннокентий Гаврилович, поморщился. Его версия, старушек-обманщиц, не состоялась. В памяти всех проживающих в «пнях» старушки останутся бдительными стражами порядка. А, он… Его «честное имя»… ведь его же оклеветали, но кто теперь в это поверит? Кто вернет ему «честное имя»?! Иннокентий Гаврилович молча, пожал руку собеседнику и, хотел было уходить, как откуда-то появился сын Егорыча. Данила моментально вник в обстановку и тут же, с удовольствием, высказал свое мнение:

– Бабуся – нужная штука! Живой «компьютер». Не голова, «база данных». Все про всех знает, помнит. В любую минуту, про любого, выдаст такую информацию… И. самое главное, «вирус» у этого «компьютера» один – склероз! Но, это не страшно. Одна забудет, другая вспомнит. Двуядерный «компьютер»! друг друга дублируют. «Сбрасывают» информацию друг другу. Так, что нам, вредные компьютеры ник чему. У нас свой, родной, экологически чистый есть – бабушки-пенсионерки. Наше всевидящее «око»! Настоящий спутник-шпион.

Слушай, «спутник», ты почему так рано? В институте был? – поинтересовался сердито отец. Он был раздражен неожиданным появлением сына. – Лезешь во взрослые разговоры…

– Мне уже двадцать лет! – гордо ответил ему Данила, отхлебнув, золотистую, пенную жидкость из небольшой, с длинным горлышком, бутылки. Пиво, громко, заклокотало в горле студента и исчезло в желудке.

Отец сплюнул, посмотрел на соседа, Иннокентия Гавриловича, и сказал:

– Больно взрослым стал! Мы, в его годы…

– Пожалуй, я пойду домой, – известил присутствующих молодой человек и направился к выходу из «пней».

– Не нравиться? А, мне нравиться! В наше время, из «горла» даже последние алкаши не пили. Зазорно было. Ясно?

– Мне-то ясно, – ответил за Данилу Иннокентий Гаврилович. – Ты, лучше, ему скажи…

– Видишь ли… – начал говорить неестественным голосом Егорыч, – «они», взрослые и всезнающие…

– Не серчай, – успокоил его Иннокентий Гаврилович. – Наше время ушло. Сейчас, их время. Смирись…

– Нет! Наше время еще не ушло. Пока, мы, живы, пусть сидят и молчат.

– А, они не хотят! Вспомни, мы, много сидели?

– Тогда время было такое, тяжелое было время.

– Время было тяжелое, но ведь и в наше время были, как хорошие, так и плохие люди.

– Да, было время… – мечтательно сказал Егорыч. – Оно, может, и так. Хотя, «шелухи» всегда хватало, а порядочность, как всегда, в дефиците.

– Пойду я, Егорыч, – грустно сказал Иннокентий Гаврилович. – Устал.

– И я пойду домой. Как-никак гость пришел, – указал кивком головы Егорыч на Данилу. Воспитывать буду. Музыку слушает целыми днями, и пиво хлыщет, бездельник.

– Ты, уж чересчур. Студент… учится… молодец.

– Молодец? – переспросил ворчливый папаша. – Это не он, а я молодец.

– Разумеется, тебе памятник поставят, а не ему.

– Думаешь легко?

– Знаю, что не просто воспитывать детей.

– Вот и я про это. Пошли, что ли? Дождик кончился. Так поморосил только.

– Бывает, – сказал Иннокентий Гаврилович. И, съежившись, пошел в столовую.

Рябов поспешил на кухню за казенной порцией щей для себя и собаки со щенками.

Вторая половина дня прошла скучно, без приключений. До самого вечера моросил мелкий, теплый дождь. Слава сидел на КПП и смотрел в окно на хрупкие капли, прилежно орошающие асфальтированные дорожки внутреннего двора «пней». С внешней стороны КПП, у дороги, росли большие, раскидистые лопухи. Их, темно-зеленые, листья нежились под тоненькими, белесыми струйками воды, скользящими по их бархатистой поверхности. Солнце, скрытое от людских глаз, одной большущей, неимоверно тяжелой тучей, недолго думая, удалилось на покой. Неизвестно откуда взявшийся ветер, налетел на, казалось несокрушимую, вечную, тучу и ловко «разрубил» ее на части, словно мясник говяжью тушу. Затем, недолго думая, подхватил эти «лакомые кусочки» и удалился с ними, куда-то на север. Рябов, вышел на внутреннее крыльцо, потянулся, зевнул и, с удовольствием, принялся вдыхать полной грудью свежий, насыщенный кислородом, воздух. Голова, от избытка чистого воздуха, слегка закружилась. Слава, осторожно спустился, по ступенькам, на сырую землю и, сделав несколько шагов в сторону будки, заметил, сквозь сгущающуюся, на глазах, темноту, знакомый силуэт Иннокентия Гавриловича. Рябов остановился и прислушался. На скамейке, метрах в тридцати, от собачьей будки сидели молодые люди и оживленно о чем-то беседовали. Силуэт старика, шаркая подошвами стареньких туфель, приблизился к скамейке. Слава замер и приготовился слушать.

– Здравствуйте, – поздоровалась щупленькая фигура детским голосом.

– Добрый вечер, – устало, нараспев ответил Иннокентий Гаврилович.

– Здравствуйте… здравствуйте… здравствуйте, – на разные голоса, словно эхо в лесу, приветствовали старика разновозрастные подростки.

Иннокентий Гаврилович, польщенный таким культурным обхождением, остановился и спросил:

– Разве интересно сидеть в темноте?

– Темнота – друг молодежи! – ответил ему грубоватый, с хрипотцой, девичий голос.

– А, что? Дышать темно? – пробасил долговязый подросток.

– Нет, нет, – поспешил с ответом старик.

Он направился было дальше, но дорогу ему преградил невысокого роста мальчуган:

– Который сейчас час, папаша?

– Точно сказать не могу. Часы не взял.

– Я. так и думал, – пискнул шкет и отошел в сторону.

– Холодно на улице ночью? – сам не зная зачем, продолжил разговор, с молодежью, Иннокентий Гаврилович.

Ребята осмелели и заговорили, бурно, наперебой. Им очень льстило общение на равных, с известным в «пнях», «философом».

– Денег нет…

– Грибы есть…

– Клей есть…

– Угощаем…

– Рекламная акция…

– Поймай кайф, дядя…

– Тише, вы, не слышно…

Иннокентий Гаврилович сморщился, не зная, что и ответить. Такой словесной прыти он от молодежи не ожидал. Когда галдеж немного стих, он, осторожно, продолжил:

– Теперь, перед вами, все дороги открыты. Хочешь, учись, хочешь, работай, хочешь…

– Ешь поганки, «колеса» жуй… кайф приходит, купи дурь!

– Это, вы, о чем? – не понял старик.

– Это, мы, о нашем, о женском, – пискнула девушка у самого его уха.

Иннокентий Гаврилович ошарашено посмотрел на девчушку и поинтересовался:

– А, разве грибы – это женский вопрос?

– Это, я, так, к слову. Правда, круто получилось? Дурман – настоящая жесть! – и она, громко, щелкнула зажигалкой. Вспыхнул огонек и лизнул кончик папиросы. Папироска фыркнула, захрустела, словно фантик от конфеты, и пустила вверх тонкую струйку странно пахнущего дыма.

Иннокентий Гаврилович принюхался, но так ничего и не определил:

– Не понял. Странно. Почему-то на запах табака не похоже.

Подростки, хитро, засмеялись и затараторили между собой.

До Рябова слабо, еле-еле долетали их слова.

– Прост, как валенок.

– А, еще, философ.

– Может, угостим?

– Это не табак, травка, – пояснил простоватому старичку парнишка, И, заговорщически, предложил: – Хотите попробовать?

– Зачем?

– Хорошо будет.

– Мне и так хорошо, – поежился Иннокентий Гаврилович толи от вечерней прохлады, толи от неприятного предложения.

– Будет еще лучше, – подбодрил его парнишка.

– Нет, спасибо, – разгоняя странный дым, замахал перед своим носом руками Иннокентий Гаврилович.

– Может, семечек ему дать? – спросил, у приятелей, басом парнишка постарше.

– А, у вас подсолнечные или тыквенные семечки? – полюбопытствовал старичок.

– Белены и дурмана.

– Что? Это же сорняк!

– Сорняк? Знаешь, какие глюки бывают? Засмотришься!

– Нет, спасибо. Я, люблю, подсолнечные семечки, хорошо прожаренные… вкусные.

– Я, то же люблю стимулирующие штучки. Энергетические напитки… всякие. У кого есть «баян»?

– Вы, играете на музыкальном инструменте?

– Ага, играем. Все… По-очереди. Главное, в нашем деле, не получить передозировку. Иначе каюк, – болтнула языком девушка.

– Это, хорошо… музыка… это хорошо, – закивал одобрительно Иннокентий Гаврилович.

– Вот, братва, хоть один реальный мужик попался, похвалил. А, то все только и жужжат на ухо: «Наркоманы, токсикоманы все заболеете, умрете». А, с виду, такой мужик правильный.

– Наркоманы? Это не хорошо. Это опасно, – Иннокентий Гаврилович хотел еще, что-то сказать, но его перебили.

– Какие наркоманы?

– Везде продают. В любом доме есть «точка». Лишь бы деньги были.

– Какое безобразие! Разве так можно? Слово-то, какое… «наркоман», – возмутился старик.

Подростки прямо таки покатывались со смеху, а, может, и не только от него. Только один, молчаливо, сидел на скамейке, уткнув голову в свои колени.

– Заснул, что ли? Время позднее. Идите спать, ребята, – посоветовал Иннокентий Гаврилович.

Молодые люди, снова, затараторили все сразу:

– Ага, заснул…

– Вечным сном…

– Он уже в нирване…

– Приход ловит…

Щупленький мальчонка весело запел:

– Кольнул – заснул, проснулся – ужаснулся, пошел – купил, заснул – почил…

Иннокентий Гаврилович энергично затряс головой, словно хотел вытряхнуть из нее, полученную только что, информацию. Осмотрелся, и. увидев, Сергея заторопился к нему.

– Вы, куда? – поинтересовалась девчушка.

– Приятеля встретил, надо поговорить.

– А…

– Веселые, вы, ребята. Выучитесь, за границу уедете.

– Кому, я, там нужен! – гаркнул, со злостью, долговязый подросток. – Там, деньги нужны, работать надо. Это не по мне. Я – вольная птица. Хочу, «колюсь»… хочу, лечусь.

– Ничего. Это пока молодые, а повзрослеете, поумнеете…

– Так, я, и так взрослый. У меня паспорт уже есть!

– Уже паспорт есть? Значит, скоро, поумнеешь. Недолго ждать осталось.

– Вы еще придете?

– Не знаю. Может, другой дорожкой пойду. Прогуляюсь, вместе с приятелем.

– Спасибо за поддержку.

– Отдыхайте, сил набирайтесь. Ваше дело молодое, а мое… пожилое.

– Прям, как, я, в рифму.

– Я, же, вам, сразу сказал, что он продвинутый старик.

– Спокойной ночи, ребята, – сказал Иннокентий Гаврилович и зашаркал подошвами башмаков по асфальтированной дорожке к стоящему поодаль Сергею.

«Устали, замаялись, – размышлял старик по дороге к Рябову. – Шли бы домой. Нет, до первых петухов будут сидеть. Уже прохладно и сыро. Простынут еще. Молодость, молодость. А, сам, в их годы, тоже такой был. А, может, и не такой? Уже и не помню».

Увлекшись потоком мыслей, Иннокентий Гаврилович не заметил, как оказался возле проходной «пней».

– Добрый вечер, – приветствовал его Сергей.

– Добрый, добрый, – задумчиво ответил старик.

– Пойдемте на КПП, а то, что-то сыро, – предложил Рябов.

– Конечно, – согласился Иннокентий Гаврилович.

Они прошли в комнату отдыха.

– Какое блаженство! – восхитился старик. – Свой дом, своя квартира, своя комната, свой диван, своя подушка… Здорово! Замечательно!

– А, по-моему, очень даже скромно, – сказал Сергей.

Иннокентий Гаврилович вставил вилку телевизионного шнура в розетку и включил, старенький, телевизор. В зрачки старика устремился цветной поток с телеэкрана. Стройная девушка, бойкой скороговоркой, с невинной улыбкой, сверкая белыми зубами, с ходу принялась «лупить глаголом» по барабанным перепонкам Иннокентия Гавриловича. Отмахнувшись, от телевизора, словно от жужжащей у самого уха пчелы, он, с опаской, нажал первую подвернувшуюся под его палец кнопку на дистанционном пульте управления телевизором. Включился другой канал, там показывали рекламный ролик. Следующий канал… и там реклама! В отчаянии старик нажал красную кнопку, на дистанционном пульте управления, пестрое мельканье на экране прекратилось, динамики смолкли.

– Фу-у-у, – перевел дух Иннокентий Гаврилович, – наконец-то избавился! Телевизор не посмотришь. Прям, как вирус в компьютере. Все живое в тебе уничтожает. А, что не уничтожает, то искажает. Тупеешь день о то дня.

– Не все же передачи оглупляющие, – не согласился с ним Сергей. – Есть и хорошие передачи, посвящающие. Разные мнения, взгляды…

– Такс, ага! – вступил в полемику старик. – Сейчас проверим.

Палец Иннокентия Гавриловича нажал первую попавшуюся кнопку.

Экран телевизора «изобразил» двух, вальяжных персон в дорогих костюмах. Комната наполнилась, до самого потолка, неторопливой, серьезной, абстрактной, деловой беседой о высоких философских материях.

Послушав минут, пять диалог «мудрецов» от политики, старик махнул рукой и изрек:

– Туману, туману-то напустили. Кто так за жизнь говорит? Тоже мне «философы» прилизанные. Учат… разве в этом смысл жизни? Политические предсказания, экономические прогнозы… тоже мне… Брехунцы, вот кто они! Я. сам могу любую материю объяснить. Просто, без заумных фраз и тумана.

– Это конечно, – решил согласиться с ним Сергей.

Старик хотел еще, что-то сказать, но, посмотрел на сонное лицо Рябова, встал со стула и вышел на улицу.

Рябов вышел за ним. Проводив его метров, пять, остановился.

Старик удалялся быстрым шагом. Вскоре, летняя ночь, спрятала его из виду.

Сергей, тихо вздохнул, и пошел спать с «роскошные апартаменты» КПП.

Как-то уж чересчур быстро пролетели выходные дни. Сергей, в третий, последний раз, заступил на дежурство в «пни». Вполне освоившись, за первые два дежурства, Рябов быстро принял дежурство. Усевшись на свое рабочее место, он раскрыл книгу, оставленную ему предыдущей сменой, и стал ее читать. Но, вскоре, ему наскучил фантастический сюжет какого-то иностранного автора. Непонятные имена, нелепые события, происходящие неизвестно где и неизвестно зачем.

«Бред сивой кобылы, – решил, про себя, Рябов и, небрежно, положил книгу на стол. – Пойду я, лучше, на улицу. Там настоящая жизнь. Куда интереснее, высосанной из пальца, суррогатной жизни на неизвестных планетах».

Сергей вышел во внутренний двор психоневрологического интерната. Пошел по дорожке, осматривая местные окрестности на предмет интересного времяпрепровождения.

У скамейки, стоящей у самого входа в столовую, собралось несколько человек. Молодой парень, худенький, среднего роста, в широких, не по размеру, штанах и рубашке с длинным рукавом увлеченно размахивая руками, что-то быстро-быстро говорил слушателям. В центре скамейке сидел Иннокентий Гаврилович и внимательно слушал рассказчика.

Рябов, осторожно, приблизился к слушателям. Старик сразу заметил его, приосанился и, благосклонно, кивнул ему в знак приветствия. Сергей, молча, кивнул ему в ответ.

– А, вот еще со мной случай был, – лепетал скороговоркой щупленький парень. – Настоящая история. Любовный роман. Выброс чувств и эмоций!

– Что еще за идиллия? – поинтересовался Иннокентий Гаврилович, своим вопросом благословляя рассказчика на очередной жизненный «муляж».

– Это было давно, нет… недавно… некоторое время назад. Не это главное, – стрекотал сверчком рассказчик. – Я, пошел, в магазин, за кефиром. Смотрю, на противоположной стороне улицы, необыкновенной красоты девушка. Так засмотрелся на нее, что чуть под машину не угодил. Тормоза заскрипели, шины засвистели. Все, думаю, смерть моя пришла. Водитель выскочил, ругается, а я стою, как завороженный, и смотрю на девушку.

– Машины не испугался! – восхищенно воскликнул, кто-то из слушателей.

– И это, вы, называете большой любовью? – удивился Иннокентий Гаврилович.

– Слушайте дальше, – нервно топнул ногой парень и окинул испуганным взглядом окружающих.

Слушатели вели себя смирно и вполне дружелюбно.

Щупленький рассказчик осмелел, выгнул грудь колесом и дерганым голосом продолжил:

– Она услышала шум и посмотрела в мою сторону. Наши взгляды встретились и переплелись морским узлом.

– Это, как? – поинтересовался слушатель, мусоля во рту коричневый фильтр дымящейся сигареты.

– Узлы бывают разные, – начал свои просветительские речи Иннокентий Гаврилович. – Есть развязывающиеся одним движением руки, а есть такие, что никто не сможет развязать. Морской узел, братцы, сложная штука. Без специальных знаний не обойтись.

– Это точно, – согласился, послушным голосом, щупленький паренек. – Представляете картину… мы, смотрим, друг на друга, а вокруг нас, что-то крутится, вертится, ничего не замечаем. Я, в ней, она, во мне…

– Здорово! – воскликнул, кто-то из слушателей. – Вот это сюжет! Настоящая любовь!

– Все это слова, – развалившись на обшарпанной, деревянной скамейке, словно на кожаном диване, Иннокентий Гаврилович, лукаво смотрел на рассказчика.

Парнишка сжался в комок, казалось, он сейчас исчезнет, превратиться в точку.

– Говори! – нетерпеливо крикнул один из слушателей.

– Эта девушка, как я узнал потом из достоверных источником, была настоящая фотомодель, – продолжил «барабанить» ушные перепонки слушателей короткими словами парнишка. – Но, я не знал самого главного…

Все слушатели затаив дыхание, смотрели на рассказчика.

Парнишка смутился и потупил очи.

– Говори, говори, – покровительственным тоном сказал Иннокентий Гаврилович. – Что зарделся, как красна девица. Публика слушает и желает знать продолжение.

– У нее, был, влиятельный покровитель! – парнишка дернулся всем телом, словно его ударило током. И, тихим голосом продолжил – Я, конечно, об этом не знал.

– Кто он? – сочувственно вздохнув, поинтересовался, кто-то из слушателей.

– Бизнесмен. У него все было схвачено, – еле слышно, практически одними губами, прошептал плаксиво парнишка.

– Ясно, мафия! – чересчур громким голосом пояснил окружающим Иннокентий Гаврилович.

Слушатели, молча, смотрели на рассказчика.

Парень, плаксиво, продолжил:

– Я ей сразу очень понравился. Она так и сказала об этом. Мол, ты, симпатичен, мне, своей красотой и непосредственностью.

– Надо же, какой девственник! – усмехнулась женщина-повар и весело подмигнула Славе. – Врет, как газету читает. Лучше, таблетки прими от головы, может, полегчает, – обратилась она к щупленькому парнишке.

– Что такое? – возмутился старик. – Женщина рассуждает о любви? Чудеса! Смотри, суп убежит.

– Не убежит! – огрызнулась женщина и, разворачивая, пышный, корпус в сторону дверей столовой сказала Рябову: – Меньше слушай, а то свихнешься.

– Я, ничего, так просто, – неопределенно ответил ей Слава.

– Не поддавайся, ворчунье, – посоветовал Рябову Иннокентий Гаврилович.

– А, я и не поддаюсь, – независимо, ответил ему Слава и подошел ближе к группе слушателей.

– Присаживайся, – подчеркнуто почтительно, с покровительственным видом, предложил старик.

– Спасибо, я постою. Насиделся…

– Вот, – обратился к жителям «пней» Иннокентий Гаврилович, – вроде, здоровый человек, а все понимает. Приятно иметь дело с воспитанной, в духе свободы, личностью.

Слушатели, уважительно, посмотрели на Рябова.

Славе было очень приятно, и он приосанился, сложив руки на груди.

Старик выдержал паузу и дал «отмашку»:

– Давай, парень.

Парнишка, для порядка, кашлянул и продолжил свой рассказ:

– Мы стали с ней встречаться. Тайком от него. Ничего лишнего я не позволял. Это была чистая дружба, естественная привязанность, искреннее увлечение, страстная любовь! А, со стороны бизнесмена, жгучая ревность!

– Вот это номер! – выплеснул «фонтан» эмоций, какой-то слушатель.

– Серьезно «занесло», – оценил последствия результата Иннокентий Гаврилович.

Окружающие, насупились, и приготовились к самому интересному – развязке.

– У меня, с ним, состоялся серьезный разговор. Я, не отступил от своих мыслей, чувств и намерений. Он, вначале, рассердился, а потом, как-то подобрел и отступил. Я, с девушкой, остался наедине. Мы долго совещались, что делать? И, решили, будь, что будет.

– Молодец! – восхитился старик поведением парнишки в трудную, для чувств, минуту. – Одобряю, благословляю вашу любовь.

– А, что дальше-то было? – нетерпеливо поинтересовался, кто-то из слушателей.

– Бизнесмен оставил ее в покое.

– Наверно, огорчился, – предположил один слушателей.

– Кто? – настороженно спросил другой слушатель.

– Да этот, олигарх, – уточнил третий слушатель.

– Его тоже понять можно, – вступился за бизнесмена Рябов. – Он, то же человек.

– Толстосума не осуждаю, но и вас не одобряю, – приступил к «разбору полетов» Иннокентий Гаврилович. – Вы, эгоистично подошли к решению вопроса. А, он, сдрейфил, малость. Негоже «бросаться» девушками.

– Он ее не любил! – опередил глубокую, широкую, что река мысль старика, чей-то голос.

Иннокентий Гаврилович, с неприязнью, посмотрел на стоящих полукругом слушателей и, оскорблено, продолжил:

– Моя мысль, предельно ясна, жаждешь победы – иди напролом!

– Верно! – поддержал старика, кто-то из слушателей.

– А, дальше, что? – не унимается дотошный слушатель.

– Я, расстаюсь с любимой. Не выдерживаю нервного напряжения и оказываюсь здесь. Она, в гордом одиночестве. Он, нашел другую девушку.

– Ужасно! – восклицает старик. – Какая суррогатная любовь! Какое коварство! Ни капли жизни! Сплошной силикон, синтетика! Вырождается нация! Гибнет человек с большой буквы! Жизнь, в руках безответственных людей, превращается в головоломку! Одно радует, истина восторжествовала!

– Полный крах! – соглашается с суровым, но справедливым, на его взгляд, приговором Иннокентия Гавриловича рассказчик.

Щупленький парнишка вытаскивает носовой платок, вытирает, сами собой, образовавшиеся на глазах слезы, звучно сморкается и, с видом человека, «раздавленного» внешними и внутренними обстоятельствами уходит прочь.

Иннокентий Гаврилович, устало, вздыхает и встает со скамейки.

Слушатели, оставшись « не у дел» расходятся, кто куда.

Рябов продолжает свой путь дальше по дорожке.

– Постойте, – обращается к нему Иннокентий Гаврилович. – Я, с вами.

– Пожалуйста, – отзывается нейтральным голосом, на предложение старика, Слава.

Иннокентий Гаврилович догоняет Рябова, и они вместе продолжают дальнейший путь по территории «пней».

– Какая коллизия! – не выдерживает старик.

– Вы, про это, – небрежно кивнул головой на опустевшую скамейку Слава. – И не такое бывает. Еще легко отделался. Могли, вообще, живьем закопать.

– Что, вы, говорите! – не унимался Иннокентий Гаврилович. – Разве раньше такое возможно было? Хоты, вы, правы. Человек – социальное животное. А, животному, даже социальному, агрессия не чужда. Борьба за самку, за право обладать ею…

– И, в этой борьбе, побеждает сильнейший самец. Я, например, жену по себе выбирал. Главное, понимание, взаимоуважение, взаимопомощь. Вопрос не в том, сколько лет вместе? А, в том, как «вместе»? Какое качество этого «вместе»? Если душа в душу, тогда надолго. А, если для своего, корыстного выгодного «проекта», то это на день, месяц, год. Не больше…

– Как, точно, вы, определили «суррогатную любовь». Это ужасно? Семейные устои рушатся! Семья, для карьериста «трамплин», «вариант» для решения личных целей. Бедные дети! Они не источник радости, а «средство», «инструмент» для самоутверждения в избранном обществе. Какое кощунство! Какой цинизм! И, это, они, называют «умением жить»! Это социальное преступление против семьи, как ячейки общества!

– Чему, вы, удивляетесь? Сейчас, такое, сплошь и рядом. В обществе, где главенствуют деньги, настоящие, живые чувства не нужны, потому что они бесплатны. В современном обществе, главенствует прибыль. Без ее участия ни чего не происходит.

– Без любви, искренних чувств, нет творчества. Жизнь может прекратиться.

– А, вы, не переживайте, – успокоил старика Рябов. – Подумаешь, «выгодная сделка». Не все выходят замуж и женятся из-за «выгоды». Есть еще и по любви.

– Неужели есть люди, которые привержены чувствам? – недоверчиво поинтересовался, радостным голосом, Иннокентий Гаврилович.

– Конечно, есть! – успокоил его Слава.

– Тогда жить можно! – на выдохе, решил старик. Он, как-то сразу, потерял к Рябову интерес. Сделав пару шагов, он, сославшись на занятость, покинул общество Славы.

Рябов сделал круг, по дорожкам внутреннего двора «пней», вернулся к КПП.

У проходной психоневрологического диспансера стояла Ирина Гавриловна.

Слава остолбенел.

– Вот, ты, где! – обрадовалась старушка. – Я, уже, переживать стала! Здравствуй, касатик! Как дела?

– Ирина Гавриловна, здравствуйте, – удивился такой неожиданной встречи Рябов. – Вы, же должны были приехать только послезавтра.

– Обстоятельства изменились, касатик, – пояснила Ирина Гавриловна, И, по-хозяйски окинула внутренний двор «пней». Затем, «посыпались» вопросы по существу: – Как дела? Собак кормил? Где кухарка? Обедал?

– Все хорошо, справляемся, потихоньку. Собак кормил. Кухарка, наверно, на кухне. Еще не ел, – еле ели успевал отвечать на вопросы Ирины Гавриловны Слава.

– Ясно, – коротко сказала старушка. – Пошли на кухню, – резко скомандовала она. – Пообедать надо. Я, – уже на ходу, продолжала она, – с поезда и сразу сюда. Со вчерашнего дня ничего не ела.

– Так, вы, пошли бы домой.

– Некогда. Работать надо. Похороны в копеечку обошлись. Деньги, во как нужны, – махнула она рукой выше своей макушки.

– Неужели, все так плохо? – забеспокоился Слава.

– Ничего. Похоронили. Все чин – чином, как полагается. Девять дней прошло и я, сразу сюда, на работу. Отдыхать некогда.

– Ясно, – покосился на старушку Рябов. – Вдвоем будем дежурить?

– Зачем? – удивилась Ирина Гавриловна. – Поешь и иди домой. Эти сутки, я, пополам разделю и деньги тебе за двенадцать часов отдам. И за те двое суток то же.

– Ясно, – тихо сказал Слава, заходя за деловой, работящей старушкой в столовую.

После обеда Рябов попрощался с Ириной Гавриловной и пошел домой.

– О, а ты, чего пришел? – удивилась Раиса.

– Ирина Гавриловна сменила, – вялым голосом ответил жене Слава.

– Вот, женщина! – возмутилась Раиса. – Не могла завтра приехать. Ведь знает, что деньги нужны.

– Ей, то же деньги нужны. Истратилась на похоронах.

– Вот крохоборка! – не унималась жена. – И, ты, то же хорош! Нет, что бы отстоять свое дежурство…

– Какое свое? – вспылил Слава. – Она работает в «пнях», а не я.

– То-то и оно, – осеклась Раиса. – Деньги, когда за двое суток вернет?

– Как только зарплату получит.

– Не забудь за сегодняшний день деньги взять. Еще зажилит.

– Не волнуйся. Все будет хорошо, – успокаивал жену Слава.

– Знаю, я, как будет, – вновь принялась бурчать Раиса. – Каждую копейку считает. Жадина. Пенсии ей все мало.

– Хватит на человека наговаривать! Нормальная бабка. Если бы не похороны, то и этих денег не видели бы.

– Ладно, иди, ешь.

– Я, на работе поел.

– Хоть, что-то полезное, за день, сделал, – буркнула жена. – Что делать будешь?

– Работу искать.

– Хорошо, ищи, – согласилась Раиса и пошла, доглаживать белье, в комнату.

На следующий день соседка встретила Рябова на улице и весело сообщила:

– К тебе Иннокентий Гаврилович приходил. Удивился, что тебя нет. Просил навестить его, если будет возможность.

– Спасибо, Ирина Гавриловна, обязательно приду. Нам, с ним, есть о чем поговорить.

– Иннокентий Гаврилович, из образованных людей, каким-то руководителем был, а потом свихнулся.

– Я, так и думал.

– А, за деньги не беспокойся, отдам.

– Не беспокоюсь.

– Ладно, это я так. Раисе передай, все верну до копейки.

– Хорошо, передам.

– Я, пойду. Дел много. Ты, нас, не забывай, заходи в гости. И мне веселей будет.

– Конечно, зайду. До свидания.

– До свидания, касатик.

Ирина Гавриловна пошла домой отдыхать после дежурства, а Слава пошел на очередное собеседование по поводу устройства на работу.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>